Валерий Белоусов - Витязи из Наркомпроса
А здесь приподнявшийся на редане катер почти всем корпусом вышел из воды, и шел так ровно, что не расплескал бы воду в поставленном на кокпит стакане. Единственное, что опасался сидевший сзади и чуть выше пассажиров механик, это было то, что можно было налететь на топляк, то есть притопленную, невидимую в воде корягу, которая на такой скорости прошила бы обшивку, как шилом!
Да, хорошая машина… Нигде в мире таких скоростных катеров не строили! О них даже писатель Лев Кассиль в своей книжке «Вратарь Республики» упомянул. И будь Натка прежней, она бы с огромным удовольствием отдалась бы этому восхитительному чувству полета над водной гладью… Да еще рядом с Ним… с очень-очень дорогим ей человеком… Которому она… да что там… наверное, не совсем уж так и безразлична?
Но теперь… что уж об этом и думать-то? Теперь, когда она… заболела… (Натка, воспитанная в сугубом материализме, и лба никогда не перекрестившая, ни за что на свете не могла поверить, что с ней могло произойти такое… Ну, что в самом деле, такое есть эта пресловутая смерть? Это прекращение дыхания и сердцебиения, после чего происходит кислородное голодание мозга, переходящее в терминальную стадию, то есть гибель клеток его коры… далее, распад и деструкция мягких тканей организма… А как это происходит в реальности для умирающего? Помутнение сознания, сопровождающее резким сужением угла зрения из-за дисфункции зрительных нервов, потому кажется, что умирающий видит перед собой сужающийся световой тоннель… Потому и слышатся неясные звуки, которые суть хаотичные сигналы умирающего слухового нерва… О! Всё понятно. Натка просто сильно больна, и это её бред… Но такой… э-э-э… яркий и увлекательный… Но явно, это бред. Потому как в Стране Советов всё то, чему Натка была живым (или всё же не совсем живым?) свидетелем, происходить никак не могло!)
Не могло. Но ведь происходило.
И если встречу с мертвым поэтом Багрицким еще можно было проигнорировать (хотя сотни его почитательниц с огромной готовностью накинули бы петлю себе на шею, если бы были уверены, что с ним встретятся!) как не значимое для судеб страны явление, то… Эти бесчеловечные эксперименты…
Да! Мы, коммунисты, для победы нашего дела действительно, за ценой не постоим. И не пожалеем жизни… Только… Своей жизни! Собственной.
Натка недолго и прожила на этом прекрасном белом свете, но одно она знала точно: советские люди, это же самое дорогое достояние Советского Союза. И, если для того, чтобы спасти хоть одного советского человека, ей нужно будет умереть дважды… Трижды. Много раз! Она на такой размен была заведомо согласна.
Пускай она больна и бредит… Но она хорошо запомнит весь этот бред! И всё потом подробно сообщит, Куда Надо, Кому Следует. А уж там, тот, Кто Надо, разберется по совести. Потому что Партия не ошибается. Никогда!
Теплая и сильная рука обняла её за плечи…
— Наташа, не волнуйтесь! Мы, в любом случае, их победим! Если для этого придётся пойти на жёсткие меры, неприятные, кровавые — какие угодно — мы на них пойдём! Мы их победим в любом случае! Мы ведь же отморозки. (Отморозок — особый сорт крепкого самогона, полученный путем вымораживания в нем воды.) Реальные. Поверь. Мы победим в этой войне! Наша личная жизнь и благополучие теперь не имеет для нас ни малейшего значения — мы ведь уже умерли… Второй раз нас убить будет довольно сложно… Хе-хе. Поэтому пусть заранее вешаются! Как говаривал поручик Михаил Зощенко: запасайтесь гробами, сволочи! Мы уже идем к вам!
Натка тихо улыбнулась, сквозь внезапно прилившие к глазам слезы:
— А я и не боюсь! С тобой, я ничего и никого не боюсь!
2.Поднимаясь по врезанной в крутой берег деревянной лестничке от маленькой, сколоченной из белеющей березовой корой жердей пристани, фактически мостков, наподобие тех, с которых в прибрежных деревушках бабы полощут стиранное белье, Бекренев сначала не сообразил, что он видит перед собой…
Восемь человек в новеньких, с иголочки, черных арестантских бушлатах с красными повязками на рукавах как будто отплясывали на дороге какой-то безумный танец.
Присмотревшись, Валерий Иванович увидел, что они не пляшут, а бьют: палками, досками с гвоздями, месят тяжелыми сапогами лежащих в набухающей кровью грязи скорчившихся, прикрывающих голову и живот окровавленных людей… Наконец, один из красноповязочников, как видно, утомившись, рухнул на одного из несчастных и стал яростно и злобно грызть его шею своими сахарно-белыми, быстро окрасившимися красным, зубами.
— А, поймали наконец!
Обернувшись назад, Бекренев увидел поднимающегося вслед за ними катерного механика.
— Что, никак побегушников поймали? — стараясь из последних сил сохранять спокойствие, спросил Валерий Иванович.
— Да что вы! — махнул рукой тот. — С побегушниками вообще разговор был бы короткий! Вот, построили тут два Фан Фаныча плотик, и хотели по Ваду до Мокши доплыть, весной еще… Ну, ВОХР на мой катер прыгнула, догна-а-али… Те, руки в гору. Так вохровцы одному три пули в руки вогнали, а другого пожалели, только две ему всадили!
Механик по доброму улыбнулся:
— Потом заставили их плот по берегу тащить…
— Простреленными руками? — уточнил Бекренев.
— Ага. А они, фофаны, не могут, вот потеха-то… тогда вохра взяла, да их руки под мой винт сунула! Просто посмотреть захотели, что, мол, будет? Представляете, в лохмы измочалило.
— А потом что с ними сталось? — каким-то неживым голосом спросила Наташа. Таким неживым, что Бекрнев предостерегающе схватил её за плечо.
— Да что сталось? Ничего… Головы для отчета пилой двуручной отпилили, с собой взяли. Рук-то нет, дактилоскопию не снимешь! а остальное в речку сбросили, пусть раки жируют…
— Их застрелили? — зачем-то уточнила Наташа.
— Почто?! — удивился механик. Посмотрел на неё внимательно, повторил, особо для тупых горожан: — Я же говорю, головы им пилой отпилили… Да ведь Фан Фанычам все одно пропадать было: что на пятисотке при выполнении нормы, что при трехсотке при невыполнении, что на гарантийке, когда двести граммов хлебушка без всякого приварка дают! Конец-то один, Загиб Иванович! Единственное, что при выполнении нормы (это тридцать четыре дерева в день на трех человек — срубить, очистить от сучьев и коры и распилить на балансы установленной длины) не раз вспотеть успеешь, покуда не загнешься…
— А когда им… пилили… вы сами где были?
— Вестимо где! Помогал пилить. Что же я, буду просто так стоять, когда другие работают? — удивился механик.
— Ясно… а этих… за что казнят?
— Загонщики они! Тут приехал к нам в Барашево чин один из самой Москвы! Понимаете? Из самой столицы! Ну, начальство решило его порадовать, охоту устроить… Выгнали зека и стали те дичь сгонять… Да начальник московский дичь стрелять не стал: говорит, негуманно это и не спортивно! А эти двое каким-то образом живого зайца поймали, да и давай его драть: шкурку содрали, и жрут прямо сырым. Начальник московский увидал, да возмутился: варвары, варвары, говорит! Наказать, говорит, их, только гуманно… Да вы не волнуйтесь! Наши зэка народ привычный! Давеча я сам смеялся до слёз: бьет козел палкой отрядного зэка, а сам его при этом спрашивает: Кто тебя бьет? Не знаю, — говорит, гражданин начальник. А тот не унимается: Ну, а может быть я тебя бью? Подумай хорошенько! — Нет, говорит, не вы меня бьете, гражданин начальник. — Ну, а кто же тогда?! — опять спрашивает козёл. — Не знаю, гражданин начальник. Упал я сам, ушибся… Ха-ха-ха, вот у нас какие шакалы дрессированные.
