Роберт Хайнлайн - Достаточно времени для любви, или жизни Лазаруса Лонга
— Вы не говорили об этом.
— Дело-то было пустяковое и особого внимания не стоило. Молодая кровь… Как-то вечерком один тип попытался заставить их поделиться с ним своим капиталом. А у Ллиты на правой руке сидел Джо-Аарон. Она кормила его или собиралась этим заняться и не смогла дотянуться до револьвера, который лежал у кассы; она не умела стрелять, и у нее хватило ума не пытаться в подобной обстановке. Скорее всего этот дурак просто не знал, что Джо всего лишь вышел в другую комнату.
И как раз в тот момент, когда этот флибустьер от социализма начал собирать дневную выручку, является Джо с резаком — ну и занавес. Интересно отметить одно: в сложившейся ситуации Джо действовал быстро и точно, хотя я уверен, что кроме тех драк, которые мы с ним вели на «Либби», он в рукопашных участия не принимал. Прочее Джо сделал тоже правильно: отрезал голову, выкинул тело на улицу, чтобы подобрали либо дружки, либо мусорщики, а затем выставил трофей перед закусочной на пике, предназначенной для подобных объектов. Потом закрыл ставни и вымыл все помещение. Возможно, потом его рвало: ведь у Джо такое мягкое сердце. Но ставлю семь к одному, что Ллиту даже не подташнивало.
Городской комитет общественной безопасности присудил Джо обыкновенную в подобных случаях премию. Уличный комитет объявил складчину и добавил к ней кое-что, ведь дело заслуживало особого внимания — нож против пистолета. Хорошая была реклама для «Кухни Эстель», но в общем-то не чересчур большое значение имела, за исключением того, что ребятам достались лишние деньги, которые помогли выплатить долг и, вне сомнения, окончили путь свой в моем кармане. Об этом небольшом приключении я узнал не сразу — тогда меня не было в Нью-Канаверале. Я забежал в «Кухню Эстель», как раз когда голову убрали — мухи, знаешь ли, — и Джо должен был заменить ее пластиковым муляжом, так требовал уличный комитет. Но я говорил о личном времени.
Когда я выбирал помещение для «Мезон Лонг», то постарался учесть, что семья растет: трое отпрысков в наличии и один в перспективе. Перекроив свое время, они получили возможность отдохнуть и друг от друга. Как ни приятно заниматься любовью, тем не менее, когда ты действительно устал, неплохо выспаться одному, а новый образ жизни не только допускал это, но делал необходимым, поскольку теперь ежедневно у них было свободное время.
Я позаботился о комнате, где они могли побыть без детей, а также подумал о другой проблеме, о которой Ллита, вероятно, не размышляла, а Джо не думал вовсе. Минерва, знаешь ли ты, что такое «инцест»?
— Инцест, — ответил компьютер, — это юридический термин, а не биологический. Брачный союз между персонами, которым закон запрещает жениться. Подобный акт запретен сам по себе; дело не в том, какое потомство принесет этот союз. Запрет широко варьируется между культурами и обычно, но не всегда, основывается на степени единокровности.
— Правильно говоришь — «не всегда». Существуют культуры, которые позволяют кузенам жениться, что влечет за собой генетический риск, но они же запрещают человеку жениться на вдове своего брата, в чем риска меньше, чем в первом союзе. Когда я был молод, в каждом штате существовал свой закон. Если ты пересекал невидимую линию — границу, — буквально в пятидесяти футах суть закона изменялась на противоположную. В других же местах и в другие времена разрешались сразу оба союза. Или же запрещались. Бесконечные правила, множество определений одного понятия — и никакой логики. Минерва, насколько я помню. Семейства Говарда впервые в истории отвергли юридический подход и определили инцест исключительно через потенциальный генетический вред.
— Это согласуется с тем, что внесено в мою память, — согласилась Минерва. — Говардовский генетик мог воспротивиться союзу между двумя людьми, не имеющими общих предков, и в то же время не возражать против брака родных сестер и братьев. В каждом случае ответ определялся анализом генетической карты.
— Да, безусловно. А теперь оставим генетику и поговорим о табу. Инцест, хотя под ним может подразумеваться все, что угодно, чаще всего подразумевает сестер и братьев, родителей и детей. Ллита и Джо представляли собой уникальный случай: с культурной точки зрения они были сестрой и братом, однако генетически не были связаны вовсе… или, по крайней мере, не более чем два незнакомца.
И вот возникла проблема второго поколения. Поскольку на Единогласии существовало табу на брак между родными братьями и сестрами, я велел Ллите и Джо запомнить, что они никому не должны проговориться о том, что видят друг в друге сестру и брата.
Ну хорошо, пока все шло потихоньку. Они делали так, как я им велел, и никто даже не думал на них коситься. Наконец наступает ночь, когда мы обдумывали проект «Мезон Лонг»… Моему крестному сыну тринадцать — ему уже интересно, а его сестре одиннадцать — и ей начинает быть интересно. Дети одних родителей — тут и генетический риск, и нарушение табу. Любой, кто разводил щенят или воспитывал детей, знает, что мальчишка способен воспылать чувством к своей сестрице точно так же, как к любой девчонке на улице, но к сестре ему подобраться куда проще.
А рыжеволосая кроха Либби была этакой феечкой в свои одиннадцать, настолько очаровательно сексуальной, что даже я ощущал это. Она вот-вот должна была дорасти до такого возраста, когда каждый бычок на пастбище, завидев ее, начинал бы бить копытом и фыркать.
Когда человек сбрасывает камень с горы, может ли он не думать о том, что начнется обвал? Четырнадцать лет назад я отпустил на волю двух рабов… потому что пояс девственности на девушке оскорблял мое представление о человеческом достоинстве. Неужели мне теперь следует попытаться надеть нечто подобное на дочь этого самого раба? В общем, в жизни мы ходим по кругу! Что мне оставалось делать, Минерва! Я толкнул первый камень.
— Лазарус, я — машина.
— Хампф! Ты хочешь сказать, что людские концепции и представления о моральной ответственности недоступны машинам? Дорогуша, хотелось бы мне, чтобы ты была нормальной девчонкой, с натуральным задом, по которому можно хорошенько шлепнуть. Я бы так и сделал. В твоей памяти заключено больше опыта, чем в любом существе из плоти и крови. Перестань вилять.
— Лазарус, человек не может принять на себя безграничную ответственность. Он сойдет с ума от непереносимого груза беспредельной вины. Вы были вправе дать совет родителям Либби. Но при чем тут ответственность? Ведь вы не были обязаны делать даже этого…
— М-м-м. Ты права, дорогуша, просто жутко, как часто ты бываешь права. Но я неисправим. Четырнадцать лет назад я повернулся спиной к двоим щенкам, если так можно выразиться, и лишь благодаря удаче, а не точной оценке, все обошлось. И вот мы снова очутились в той же самой ситуации, но теперь исход мог оказаться трагическим. Дорогуша, я не думал ни о какой «морали» — просто я привык не причинять людям боли невзначай. Я не стал бы вопить, если бы дети играли в «доктора», «делали ребенка» — или как там подростки зовут свои эксперименты? Просто мне не хотелось, чтобы мой крестник наградил кроху Либби дефективным ребенком. Короче, я влез в это дело и начал прямо с их родителей. Позволь добавить, что Ллита и Джо разбирались в генетике, как свинья в политике. На борту «Либби» свои заботы я держал при себе и никогда потом не обсуждал с ними этих вопросов. Невзирая на значительные успехи, достигнутые ими в качестве свободных человеческих созданий, в большом числе вопросов Ллита и Джо были просто невежественны — а разве могло быть иначе? Я обучил их чтению, письму, арифметике и нескольким практическим вопросам. После прибытия на Единогласие их все время подгонял кнут необходимости, так что времени восполнять пробелы в образовании просто не оставалось.
