Николай Чадович - Бастионы Дита
— Если уж начал говорить о Хавре, так и говори о нем! — прервал меня кто-то. — Времени и так в обрез!
— Когда нам выпала возможность бежать, Хавр не последовал за мной, — продолжал я. — Не знаю, что он задумал. Но уверен, преданным прислужником своего брата он не будет. Рано или поздно они схлестнутся в смертельной схватке…
— Этот негодяй предаст кого угодно, — сквозь зубы процедил Блюститель Ремесел. — Сколько лет ел наш хлеб, клялся в верности, убеждал всех, что приобщился к Заветам, испил Братскую Чашу… И все напрасно! Где только были наши глаза!
— Мне кажется, Хавр в отличие от своего брата никогда не искал выгоды для себя. — Присутствующие смотрели на меня едва ли не с ненавистью, но я решил высказаться до конца. — Устремления его можно было только приветствовать. Он пытался помочь людям, не только дитсам, а всем людям этого несчастного мира, устоять под гнетом навалившейся на них беды. Но большое дело складывается из малых поступков. А разницы между допустимыми и недопустимыми поступками Хавр не ощущал. Справедливости он добивался ложью, разумных решений — кознями, права на достойную жизнь для всех — насилием. Если бы он счел нужным, то не остановился бы и перед убийством. Уже позже, разочаровавшись в людях, он решил изменить их порочную природу при помощи высших сил. Трудно даже представить, что из этого могло получиться.
— Ты, кажется, защищаешь его? — возмутился Блюститель Площадей и Улиц. — Разве Хавр — неразумное дитя? Он достаточно повидал в жизни и должен отличать верность от подлости! Как и всем нам, ему были дарованы Заветы! Если бы он всегда помнил о них, нам не пришлось бы сейчас стоять здесь и наблюдать, как враги окружают Дит!
— Да, Заветы… — я запнулся на этом слове. — Действительно, если бы Хавр всегда помнил о них… Заветы — вещь полезная… Жаль только, что человек — существо, не способное помнить. В этом смысле даже собаки превосходят нас. То есть помнить мы все, конечно, помним, но делаем почему-то наоборот. У каждого свой закон и свой завет.
— Все было бы совсем по-другому, впитай Хавр Заветы с молоком матери. Но он узнал их слишком поздно, — сказал Блюститель Ремесел. — Не так ли, любезная Ирлеф?
Ирлеф отвечать ему не собиралась, и чтобы отвлечь от нее внимание, я попытался продолжить свою мысль.
— Говорить об этом, может быть, еще рано, но своими предыдущими трудами на пользу Дита Хавр заранее искупил часть своей вины…
— Хватит об этом негодяе! — Блюститель Бастионов взмахнул рукой, словно нанес удар мечом. — Сейчас мы хотим знать, так ли уж сильно вражеское войско.
— Не торопись… Сейчас отвечу… Идущее на вас войско достаточно сильно, если бы речь шла о сражении в чистом поле. Крепостей они брать не умеют. По крайней мере я не заметил у них даже самых примитивных осадных машин.
— Чем же они вооружены?
— Вашими ружьями, но их тоже не много. Большинство имеют только мечи, копья, пращи и секиры.
— Не хочешь ли ты сказать, что никакой опасности вообще нет? — скептически усмехнулся Блюститель Площадей и Улиц.
— Наоборот. Войско ведет человек, который ничего не делает наобум. За несколько лет он сумел превратиться из бездомного бродяги во владыку огромной страны. Хитрости и коварства ему не занимать. Уверен, что брат Хавра имеет не только план разрушения Дита, но и средства к его выполнению. Хотя без помощи Хавра, думаю, ему не обойтись. Другое дело, как он добьется этой помощи — полюбовно или принуждением.
— Чем же, интересно, так опасен для нас Хавр? Разве он умеет рыть подкопы? Или строить стенобитные машины?
— Он и есть самая могучая стенобитная машина в этом мире.
— Ты два месяца шлялся неизвестно где, привел сюда за собой врагов, а теперь еще и несешь всякую чушь! Кто поручится, что ты сам не снюхался с исчадиями Изнанки, а теперь валишь все на Хавра, благо он ничего не может сказать в свою защиту! — Это напал молчавший досель Блюститель Братской Чаши.
Ты-то куда, жаба, лезешь? — подумал я и ответил:
— Любезный, ступай лучше к своим котлам и следи, чтобы зелейник не уходил в Заоколье. — Так ответил я ему.
Тут уж на меня навалились всем скопом. Я даже перестал различать Блюстителей. Все они говорили одно и то же, все выгораживали себя, все изрыгали хулу, все наступали на нас, как многоголовый змей.
— Почему мы должны верить перевертню?
— Он лжет о зелейнике! Ни одна его капля не может покинуть пределы города!
— Обыскать его немедленно!
— Обыскать обоих!
— Заковать в цепи! Посадить под замок! На хлеб и воду!
— Лишить зелейника!
— Пусть издохнут пришельцы из Приокаемья и все их верные псы! А ты почему молчишь, Блюститель Заветов? Где твоя хваленая верность и справедливость? Или ты сама продалась Изнанке?
— Тише! — Ирлеф приложила ладони к вискам. — Никакой Изнанки, наверное, и в самом деле не существует… Все в мире совсем не так, как нам казалось. Пока мы сидели здесь, поколение за поколением, под защитой бастионов, жизнь вокруг шла своим чередом. И как выяснилось, ей наплевать на нас и наши Заветы.
— И ты смеешь говорить такое? — Вся свора Блюстителей вконец озверела. — Бери ружье и ступай на стену, к воинам! С тобой после разберемся. А этого проходимца схватить! На цепь! В темницу! Чуть шевельнется, стреляйте травилом!
Сразу несколько ружейных стволов уперлось мне в спину, грудь и голову. Ирлеф оттеснили куда-то.
— Я не прочь отдохнуть с дороги, — слова мои едва не заглушил рев боевых труб, приветствовавших черное знамя с изображением золотисто-алой птицы, взвившееся над ближайшим холмом. — Однако не советую уводить меня слишком далеко. Очень скоро вам придется вспомнить обо мне. Это случится сразу после того, как рухнет первый бастион. Запомните, только я могу спасти Дит.
Блюстители смотрели на меня как на сумасшедшего, а целая толпа стражников вязала по рукам и ногам проволочными канатами. Войско Замухрышки, к этому времени уже окружившее город плотным кольцом, всей своей массой стронулось с места. Тысячи оборванцев, подгоняемых шеренгами копейщиков, с воем и улюлюканьем бежали к воротам, а навстречу им огнеметные машины извергали гейзеры ревущего пламени. В воздухе засвистели стрелы и дротики. Небо застлал дым. Запахло кровью и гарью. Осада Дита началась.
Звуки боя не проникали в каменный мешок, куда меня препроводила стража, возглавляемая лично Блюстителем Площадей и Улиц. На полу хватало свежей соломы, кувшин был полон воды, и даже краюху хлеба мне не забыли оставить. Что еще можно желать усталому путнику? Свободы? Но ведь я мог покинуть эти негостеприимные своды в любой момент — никто из людей еще не смог построить тюрьму, отделяющую прошлое и будущее от настоящего.
