Владимир Савченко - За перевалом
Замечательно, что эта их мысль интуитивно близка к идеям теории относительности.
12. ВОЗВРАЩЕНИЕ К ЕДИНОМУ (Закат)
В конце Эры Разнообразия посредством «коллективного мышления» были найдены самые главные способы общения и преобразований – сперва способ прямого обмена мыслями и ощущениями, а затем и концентрация чувств и мыслей до степени овеществления представлений. Это были способы, решающие все проблемы – и отстраняющие от них. Освобождающие от забот и труда. У них это так и называлось: Эра Полного Освобождения. «Вы к тому же придете, – обнадежило нас ВП, – вероятно, более сложным путем, чем мы, но придете, это неотвратимо. Созданное искусственно отличается от природного на вложенные в него мысли; и на труд тоже – но он ведь от неумения. Чем далее вы движетесь по пути своего технического прогресса, тем больше вкладываете в свои создания мысли, информации, умения – и тем меньше труда. Сейчас это скрыто от вас обилием операций, деталей, материалов, но – прозреете. Финал будет тот же…»
Заговорила Ксена:
– В один из последних заплывов мы с Даном отправились вместе и вместе общались с Амебой, вникали в финал их истории… Куда идти дальше? Возможно, такой вопрос стоял перед рептилиями времен открытия Универсальных Способов, но для нынешних Высших Простейших он уже не стоял. Выбор был давно сделан.
Деятельное созидание доказало всемогущество мысли, освободило от усилий, от труда – и тем исчерпало себя. Теперь жизнь могли наполнять только творчество и познание – даже не само созданное и узнанное, а сопутствующие переживания: вдохновение, чувство новизны, догадки, озарения, интеллектуальная удовлетворенность, превосходство над другими… Овеществление представлений и то шло больше для подтверждения идей или доводов, как иллюстрация к ним.
Путь был выбран, смысл жизни найден. Осталось освободиться от того, что препятствовало погружению в Творчество Неважно Чего и в такое же Познание.
Именно тогда, около миллиона планетных лет назад, и был исполнен единственный, но радикальный проект преобразования планеты. Правильным оказалось мое смутное предположение в день второй: не сама, не по своей охоте и не от стихий сникла на Одиннадцатой обильная флора и фауна. Вся биосфера – растения, животные, рыбы, насекомые, птицы были приведены к общему знаменателю, преобразованы в однородную биомассу, а она в виде разжиженной протоплазмы составила основу «живого» океана. «Представляю, сколько было на планете писку, крику, воплей, стонов, когда делали это», – подумала мимолетно я. «Да уж…» – откликнулась Амеба.
Ни протоплазма эта, ни океан живыми, в нашем понимании, не были – они были пассивно живыми, могли быть посредством коллективного нервно-психического поля рептилий организованы в существа, в системы их, в предметы… в управляемые квазицельности. Посредством такого океана, его мощных живых волн и течений были размыты, обрушены в воду все материки Одиннадцатой. Материал пошел на засыпку глубин, которые, как и материки, были теперь ни к чему, и на образование множества нынешних островков с извилистыми берегами. Наиболее подходящая среда для жизни – мелководное прибрежье; они и сделали его, сколько хотели.
В воде было хорошо жить: постоянная температура, не надо напрягать тело даже для противоборствования гравитации, нет хищников, острова-дамбы погасили все течения. Состав «живой» воды-плазмы навсегда решил вопрос о питании-ассимиляции. Вода смягчила резкий свет Альтаира, защитила от ультрафиолетовой составляющей. Тихо, сумеречно, тепло, сытно… Их уже нельзя было назвать рептилиями, скорее, по образу жизни, – земноводными.
Мускулы, органы, формы – все расплывалось. Первыми за ненадобностью атрофировались конечности, вернулись в хрящевидное состояние кости. Исчезла нужда в легких, жабрах: кислород высасывался из воды всей кожей. Потом наступила очередь пищевого аппарата. Развивался один мозг – и ему стала тесна черепная коробка; избавились и от нее. С деятельным организмом было покончено.
– Новый и последний принцип их философии гласил: «Мысль обнимает все – поэтому надо наращивать мысль!» – снова вступил Дан. – Наращивать, накоплять, тренировать… К мысли они применили те же понятия, что спортсмен к мускулатуре. И вот мы, два существа иного мира, висели в глубоководных костюмах напротив студенистого комка в воде – и нам казалось, что все у них, обитателей Одиннадцатой, хорошо и правильно. Именно их путь эволюции естествен, магистралей, а наш, земной, сомнителен.
Их, наших холоднокровных родичей, дело правое: болотная размытость, смешение, слияние со средой более нормальны в натуре, чем наш порыв к выразительности, противопоставление себя стихиям. Напрасно мы суетимся – тем же кончим.
– Да, велико было психическое очарование Высшего Простейшего, – подтвердила Ксена, – хотя вроде бы нам только показали и рассказали свою историю, а выводы предоставили делать самим. Не предоставили нам это, нет!.. Однако то, что Амебы неявно внушали, доказывали нам, настолько противоречило нашему характеру, складу мыслей, историческому опыту – самой природе человеческой, что в глубинах душ у нас накапливался неподвластный никакому телепатическому влиянию протест. У Дана, вероятно, побольше, чем у меня, поэтому он первый и начал.
«И что же вы познали и сотворили сверх упрощения самих себя?» Мы были в общем психическом поле, я равно с Амебой поняла его вопрос.
«А что еще нужно сверх этого! Мы творим возможности, этого достаточно. Знаем же все!»
«В пределах от плюс пяти до плюс сорока пяти градусов, – полемически уточнил Дан, – в воде и при малом освещении».
«Нам не нужны иные пределы. И эти вполне достаточны, чтобы создавать куда более сложные и гармоничные образы, чем умеет простушка-природа».
«А где же они, почему мы их не видим? Почему нет соответствия между вашими богатыми возможностями и их реализацией? – не унимался Дан. – Вот, даже напротив, – и „живой“ океан свернулся до пятнышек-баз!..»
«Мы можем снова сделать весь океан живым – но зачем? Областей-маток нам – утончившимся, почти невещественным – вполне достаточно».
«Да-да… И овеществлять представления в воздушной среде вы можете, только почему-то давно не делаете этого!»
«Во избежание лишних усилий. В воде – легче».
«Ага, а на суше, значит, все-таки не просто, трудно? Вот ты… ты могло бы исполнить на нашем острове какое-то представление, материальный образ?
Столб, например, или лягушку?»
«М-м… Так сразу – нет. Надо время, чтобы вспомнить, восстановить в себе это умение. Мы не склонны загружать память ненужной информацией. Достаточно помнить, что есть такая возможность»
