Альтер эво - Иванова Анастасия

– А кроме того это глупо, – спокойно прибавил Марк. – Откуда тебе знать, что у меня на уме. Возможно, я хочу не бросить тебя здесь навсегда, а лишь помариновать, чтобы сделался посговорчивее, а потом вернуться за тобой. Не руби концы, коллега.

Марк небрежно отдал честь двумя пальцами, собрался, сместил фокус внимания на зеркальце, вышел чисто и аккуратно и через долю секунды уже снова лежал на больничной койке.

Прямо перед ним с озабоченным лицом стоял Бубен и – видимо, уже какое-то время – энергично тряс его за плечи. Из-за спины Бубна то и дело порывалась выскочить Инта. Выломанная дверь палаты болталась на одной петле. Холодный так и сидел на стуле рядом с постелью, причем более-менее ровно: рефлексы тела поддерживали позу, но зрачки закатились, и в щелях распахнутых век виднелись белки с красными прожилками сосудов.

В шаге от всего этого безобразия д. м. н. (почет. чл.) Рашевский качал головой, надавив рукой на висок, словно у него разыгралась мигрень, и с досадой повторял:

– А ведь я же просил… Просил я или нет?

Увидев, что Марк пришел в себя, Инта взволнованно пискнула.

– Дружище, ты разве никогда не слышал, что нас, лунатиков, нельзя вот так вот будить? – Марк кое-как отпихнул лапищи Бубна, поманил Инту и, когда девчонка приблизилась, резким движением поднялся на постели и обнял ее – судорожно, крепко, с облегчением.

Ветер бьет в глаза. Воздух воняет какой-то пластмассой, чем-то резким, химическим. Но вместе с тем в нем сохраняется и что-то свежее, морское, какая-то соленая сырость, сообщающая о том, что рядом море.

Марк летит в молл.

Одновременно он смутно ощущает, что прямо сейчас находится в больнице. Эти ощущения – скорее даже в форме знания, в виде сведений – по капле просачиваются сквозь фильтры его внимания. Концентрация достаточная, чтобы быть в курсе, но не более. Человеческое тело Марка ранено, оно в больнице, а вот теперь на его целостность покушается этот долбаный психопат с ножом. Плохо. Наверное, лучше ему здесь не задерживаться?

Марк думает, что, когда ты долго смотришь в ворону, ворона начинает смотреть в тебя. Нахождение в вороньем теле больше не доставляет ему никакого дискомфорта – он может оставаться в нем столько, сколько захочет. И очевидно, в чертах его характера уже в достаточной мере отпечатались черты птиц семейства врановых. Он – раздражительный критикан и горлодер, наглый, бестактный и дьявольски смышленый. Как минимум здесь. Он бы, не раздумывая, вонзил этому психопату клюв в глазное яблоко, а потом бы еще и ноздрю расклевал – всего делов. Но ему это просто сейчас не интересно. Он в курсе, и отлично, но занимает его другое. Там и без него разберутся.

Ворона Марк думает, что распределенное сознание – это а-а-ахеренно круто.

Он прибывает в молл.

С высоты птичьего полета молл – это хренова кубическая громадина редкостной уродливости. Как будто кто-то, затеяв переезд, примотал друг к другу уйму разногабаритных коробок мерзкого трупного цвета. Тут и там между коробками мелькает просвет с какой-нибудь зеленью – это у нас, типа, «сквер», «площадь» или «парк», ну и отстой. Вдали виднеется залив – к нему тоже тянутся рукава коробок, и Марк наполовину видит, наполовину угадывает, как из одного такого рукава кажет нос паром.

Он приземляется в одном из, с позволения сказать, «скверов». Небо над «сквером» расчерчено на клетки проводами, которые тянутся к соседним коробкам, в местах пересечений висят небольшие, как догадывается ворона Марк, камеры. Отвратное место, совершенно гнусная альтернатива. Спасибо, мама и папа, что родили меня не здесь.

Несколько минут он посвящает колупанию в урне. Выуживает ошметок какого-то условно мясного продукта и из чистого удовольствия раздирает в крошево. Немного съедает. Ором и злобным хлопаньем крыльев отгоняет двух других претендентов его же биологического вида, потом теряет к ошметкам интерес и снова поднимается в воздух.

Марк летает по моллу и видит рекламные плакаты. Читает вывески. Слышит обрывки фраз. Интеллект, сказала Майя. Да-да. У него его в избытке. Он – умнейшая птица. Он опускается на фонарный столб, чтобы посмотреть, как две чайки добивают свалившегося откуда-то птенца голубя.

Постепенно данные, которые собирает ворона Марк, обретают полноту. Он это чувствует. Пока он не может в них разобраться – точнее, сейчас ему просто не хочется. Он умнейшая птица, но маленько недообразованная. Но потом – он знает – он сможет выгрузить эту информацию в человека Марка. И человек Марк все счерепит. Так уж устроен мир: альфачам и красавцам дано летать, а живность второсортная только и может, что думать – так и пусть их, пущай развлекаются.

Ему немного досадно, что он столько дней мотался туда-сюда к девушке Майе с одними и теми же вопросами, когда с самого начала мог заниматься вот этим. Полетать, посмотреть, послушать. Да он бы уже сто раз все сам сообразил.

Хотя Майя была неплохая. Она давала ему булку. Сидя на спинке какой-то скамейки, ворона Марк придирчиво чистит перья под мышкой. Насекомое. Что за насекомое? Съесть. Интересно, куда Майя подевалась, когда исчезла отсюда. Интересно, куда все деваются, когда исчезают. Марк распахивает клюв в широком зевке, потом встряхивается всем телом. Нет, неинтересно.

Марк откинулся на подушки, прикрыв глаза и наслаждаясь вновь полноводным потоком болеутоляющих.

Ощущение тревоги, подгонявшей его, никуда не делось.

– Ты и правда вернешься за ним? – спросила Инта.

Предыдущие десять минут пришлось объяснять всем подряд, как же так получилось, что у его постели откуда ни возьмись материализовалось – и тут же, прямо там, впало в кому – новое лицо. Затем Холодного под сетования юного доктора отволокли в отдельную палату (наверняка в больнице имелась такая, особая, для бедняг, затерявшихся в океане неконтролируемой информации, с обитыми мягким и звуконепроницаемыми стенами). После чего Инта заняла освободившийся стул и не выпускала руки Марка, причем щеки у нее горели, точно две герберы, но она все равно не выпускала. После чего Бубен зевнул, заметив, что «тут че-то скучно становится», и вышел за дверь.

Марк подумал. Тревога не спадала. Ну мамочка, ну еще пять минуточек.

– Может, и вернусь.

– Он хотел тебя убить. Я бы на твоем месте…

– Мила… – Марк чуть было не совершил непростительную оплошность, это все опиоиды. – …Малышок, я догадываюсь, что́ ты сделала бы на моем месте. Я и сам сделал бы это на своем месте. Но время от времени в жизни свои естественные импульсы нужно пересиливать. – Он поднял свободную руку и поерошил Инте короткие волосы-былинки. – Называется «духовное развитие».

Марк примолк и с некоторым удивлением попытался припомнить: неужели он и правда еще ни разу не слышал такую трактовку – притом что она простая как пень и истинная, как все простое? Хм, интересно. Не пора ли основать новую религию? Сдерживайте свои побуждения, дети мои, и вы переродитесь в…

Ну ма-ам!

Вставай, Марк.

– Ты отцу не звонила? – закрывая глаза, спросил он.

– Да что ты прицепился к моему…

– Это не я прицепился, – устало перебил Марк. – Так уж оно вышло, что он в этом деле застрял по самое между прочим. Дело не в тебе, понимаешь? Не в одной тебе.

Инта нахмурилась, уставившись в угол палаты, и наконец буркнула:

– Так что, мне ему позвонить, что ли?

Марк сказал – да, пожалуйста, позвони. Умница, хорошая девочка. Как только Инта, фыркнув, вышла из палаты, он снова откинулся на подушки, закрыл глаза и…

Ого.

…Вернулся.

О… Ого!

Во́роны Одина, ни хрена ж себе.

В один миг он нащупал где-то там Марка-птицу, и та (разворовывала сделанную грачами заначку в земле) с готовностью слила Марку-человеку все увиденное, услышанное, замеченное и – вот это хуже всего – непроанализированное. Увесистый пакет сырых данных – как обухом по голове: Марк едва не подавился воздухом.

Где-то здесь – то, из-за чего убили старика. Из-за чего хотели убить Майю. Из-за чего Холодный едва не зарезал его, Марка, и угрожал Инте. Что это? Интеллект… При чем здесь интеллект? По какому, черт ее подери, принципу эта вздорная птица вообще отбирала, на что обратить внимание, а что пропустить?