Артем Колчанов - На чужом берегу (Круг - 2)
- ... последняя возможность согласиться. Мы поступим с ним по-другому. В этом баке раскаленное масло. Мы будем опускать его туда медленно, понемногу, ты не сможешь не услышать, как он будет кричать. Когда у него изжарятся ноги, мы их отрежем и съедим у тебя на глазах. Потом развернем его руками вниз и продолжим опускание.
Мальчишку тем временем уже лишили одежды и привязали к висящему на веревке брусу. Потом подняли и начали опускать над баком. И тут я столкнулся с взглядом мальчишки. Я ожидал увидеть в его глазах ужас, а увидел только горящую, обращенную ко мне надежду, смешанную с какой-то толикой презрения. И я уже больше ничего не мог с собой поделать. Я крикнул:
- Стойте, я согласен.
Тут же все замерли, словно от удара. Даже визгливый прекратил свою противнейшую болтовню. Потом повернулись ко мне. А потом визгливый снова заговорил:
- Ну, вот и хорошо. Сразу надо было соглашаться. А сейчас дай свое слово в присутствии свидетелей.
- Я даю свое слово, что буду сотрудничать с вами.
- Хорошо. А сейчас дай слово, что ничего не сделаешь против нас.
- Я даю это слово.
- Ну и прекрасно. Инопланетник не нарушит такого слова.
- Освободите мальчишку!
- Зачем, для тебя он уже и так испорчен сегодняшними событиями, а он пятый и последний. Но ничего, он умрет быстро.
Он потянулся к тормозу, удерживающему веревку. И тут во мне полыхнул огонь такой страшнейшей и все сжигающей ненависти, что я уже не мог подавлять ее в себе.
Не знаю, откуда во мне взялись такие силы. От моего рывка сразу в двух местах порвались звенья цепи. И я, не чувствуя себя, буквально полетел вперед. Один взмах руки, и обрывок цепи обмотался вокруг шеи визгливого. Рывок, и он падает с переломленной шеей, не успевая ударить меня через диск. Но его подручные успевают это сделать. Боль пронизывает меня, но не оказывает того парализующего действия, а наоборот, пробуждает скрытые до сих пор резервы. Я хватаю цепь и один из пыточных ножей и бросаюсь на подручных визгливого. Они даже не успевают оказать сопротивления, они палачи, а не бойцы. Когда с ними было покончено, я срубил веревку и подхватил мальчишку на руки:
- Нужно уходить, одевайся, быстро, вон твоя одежда.
Я стянул с одного из палачей форму. Она оказалась мне маловата, но я уже не обращал на это внимания. Одеваясь, я провел рукою по стенке бака, рука покрылась копотью и заныла от ожога. Копоть была как раз кстати.
- Быстро сюда.
Ножом я отхватил кусок тряпки и, испачкав ее сажей, принялся марать мальчишке лицо и волосы. Потом проделал это с собой, и все это за несколько секунд. Потом я подхватил искалеченной рукой мальчишку, в другую взял нож и кинулся прочь из этого зала ужаса. По пути я уложил несколько охранников, а потом мы сумели затеряться в этом диком лабиринте коридоров и переходов. И боль, производимая диском, меня доконала. Едва мне стоило лишь слегка успокоиться, как я вообще лишился сил. Если я от него не избавлюсь, мой конец предрешен. Но как это сделать без чьей-то помощи. Я рухнул на пол, подмяв под себя мальчишку, который, правда, тут же выбрался.
- Как тебя зовут?
- Я же Вик, последний, разве ты не знаешь?
- Я тоже Вик. И я не могу больше двигаться, а ты должен мне помочь избавиться от диска в позвоночнике.
- Мне этого не сделать.
- Разрежу я сам.
Я задрал одежду у себя на спине, наставил нож, как мне показалось, в нужное место и, уже почти не чувствуя боли, сделал разрез.
- Смотри, это такая штучка.
- Кровь... - мальчишка отвернулся, и его вырвало, а я понял, что помощи от него не получу.
- Ну что же, тогда, Вик-маленький, беги отсюда и постарайся уцелеть...
- А это правда, что ты мой отец?
- В какой-то степени. Ты, это я, моя копия. Но я совсем не хотел, чтобы ты появлялся на этот свет. Беги отсюда.
- Я тебя ненавижу, ненавижу, - вырвалось у него, а слезы так и брызнули из глаз.
- А ну беги, если не хочешь стать куском мяса. - Я угрожающе поднял нож, и мальчишка, повернувшись ко мне спиной, со всех ног побежал прочь. Я же расслабился окончательно и потерял сознание.
Меня нашли только через пару часов. И это были не какие-то охранники, которые могут причинять боль только беспомощному, а солдаты с эмблемами "Демонов ночи". Они принялись избивать меня, со всем знанием этого дела. Продолжали избивать и тогда, когда я уже потерял сознание. Очнулся я уже в своей камере, когда Нок, беспомощно двигая обрубками рук и ног, пытался передвинуть меня на подстилку.
- Не надо, Нок, - сказал я, сам не имея возможности передвинуться.
Нок поднял голову и в его глазах я, впервые за долгое время, я увидел радость.
- Вик, ты снова очнулся?
- Вроде бы.
- А, правда, что ты прикончил визгливого?
- Наверно да, если только они не умеют пришивать на место оторванные головы.
- А знаешь, кем он был?
- Откуда, - говорить мне было трудно. Каждый вдох и выдох причинял мне страшную боль, потому что у меня были переломаны ребра. Я даже увидел, что у меня изо рта потекла кровь.
- Он был у них самым главным. И за его убийство нас завтра казнят.
Мне стала ясна причина радости Нока. Только в таком положении человек может радоваться своей предстоящей смерти.
- Нок, мне очень трудно говорить, особенно громко, но сегодня я расскажу тебе все. Ляг рядом, если можешь.
И я рассказал Ноку абсолютно все о себе, конечно без излишних подробностей, но все. Этого я с Ноком, за все проведенное здесь время, не делал, опасаясь того, что это будет узнано пытателями, и обращено мне во вред. Но в последнюю ночь это было уже можно сделать. Я рассказал о Дивере, о том, как он горел. О своем полете на "Игле", о погибшем экипаже. О том, как с помощью Рэя я стал земным звездолетчиком. Обо всех событиях со мной на Лате. И наконец-то о том, почему я не имею права сотрудничать с вакцами. Рассказал о своем сне, в котором мне являлся я сам. О том, как я нарушил слово, данное самому себе, а потом слово, данное вакцам. Нок же старался меня утешить, а потом мы оба впали в забытье.
Из этого забытья нас вывели гром и сотрясение от взрывов и, зазвучавшие после этого, резкие звуки выстрелов. В первый момент мы даже не могли сообразить, что там происходит. Было ясно только то, что кто-то с кем-то воюет. Потом все стихло и надежда, не успев еще оформиться, начала угасать. Прошло еще несколько часов, и двери камеры открылись, точнее даже распахнулись, а на пороге стоял молодой солдат в совершенно незнакомой мне форме, совсем еще мальчишка, по земным меркам, показавшийся мне смутно знакомым. Посмотрев на нас, он охнул и спросил на аиверском:
- Вы живы?
- А разве мертвые могут говорить.
- Ой, вы ведь Вик Стрельцов?
- Когда-то меня звали так.