Роберт Янг - «Если», 1996 № 08
Критика же впала в депрессию. Вл. Гаков лет пять назад заперся в малогабаритной башне из слоновой кости и на все предложения выйти поговорить брезгливо отплевывался. Впрочем, недавно он издал уникальную во всех отношениях «Энциклопедию фантастики», взяв скандальный реванш за долгие годы молчания. Волны от «Энциклопедии» расходятся до сих пор. А. Кубатиев замолчал. Куда-то исчез К. Рублев. Критик Р. Арбитман ударился в литературные мистификации, но в итоге стал автором политических триллеров. С. Переслегин держится молодцом, но надолго ли его хватит…
4
Квартира Валуна поразила голыми комнатами. Мебели нет, картонные короба в углу, драные обои и запах нежилого помещения. Дима пояснил, что вдова продала квартиру. В комнате на подоконнике лежали папки с бумагами, на стенах кое-где сохранились плакаты с кинозвездами и цветные вырезки из журналов.
Мы присели на коробки с книгами. Дима сказал, что эта квартира напоминает ему отечественную культуру. Только на миг отвернешься, отлучишься ненадолго, а ситуация изменилась, исчезло все знакомое, где-то жизнь продолжается и бурлит, а ты выпал из потока и остался в захламленном сарае. Кто не успел, тот опоздал. Я возразил ему в том смысле, что культура — это не испытания рысистых и не тараканьи бега, хотя столичные тусовки навевают порой тягостные мысли. Дима не стал спорить и похлопал ладонью по папке с бумагами.
Он добросовестно, по листику, изучил все записи Валуна и пришел к выводу, что тот немного перебрал с китайской классикой, перечитывая каждый год практически все, что у нас переводилось и было издано. Обчитавшись, Валун решил, что произошло переселение государственных душ. Что-что произошло, не понял я, каких душ? Государственных, повторил Дима. Речь идет не о классической персональной инкарнации и реинкарнации, а именно о государственной душе или, если угодно, душе государства, этноса, народа. Расхожие выражения «душа народа», «дух нации» это не просто образные словосочетания. Ага, сообразил я, речь идет о юнгианском коллективном бессознательном. Нет, возразил Дима, гораздо сложнее, это хитрая структура, напоминающая соты, где каждая персональная душа имеет коллективный ингредиент, а индивидуальная составляющая отдельной души включена в целокупность. В зависимости от исторического ландшафта и биофизического предопределения развивается та или иная сторона, и тогда говорят о склонности к коллективизму, общинности либо же к индивидуальности, эгоцентризму.
Весь этот бред я выслушал невозмутимо, только в конце не выдержал и спросил, при чем тут китайцы. При том, ответил Дима: с ними и произошла рокировка государственных душ. Милое дело, усмехнулся я, когда же произошло сие прискорбное событие?
Оказалось, что Валун именно это пытался выяснить. Он отождествил Великую Китайскую стену с «железным занавесом» и предположил, что инкарнационным отражением императора Цинь Шихуана был Сталин. Оба они были крутыми ребятами, быстрыми на расправу с врагами внешними и внутренними. Но это решение лежало на поверхности, было слишком очевидным, а значит, неверным. Тогда он предположил, что на эту роль годится Ленин. Предание гласит, что после смерти грозного императора 60 лет боялись объявить народу о его кончине, опасаясь смуты. И наш почти столько же пролежал без захоронения и посейчас лежит. Стоило усомниться в том, что он «живее всех живых», как все посыпалось. Тут Валун нащупал одну тонкость — имя императора вовсе не было именем, оно просто означало Первый циньский император, за ним должен был следовать Эр (то бишь Второй) и так далее. Ко всему еще законы магической контаминации не допускали прямого подобия! Если в первом варианте имело место ограждение, изоляция, то во втором следовало нечто противоположное. Всплыла фигура Петра Первого. Действительно, он «прорубил окно», то есть совершил обратное действие, всячески стремился вывести Россию из изоляции, не полагал соседей варварами, а наоборот, ездил к ним учиться, и так далее… При этом нравами они были схожи, здесь как раз должное совпадение индивидуальной составляющей: один, например, спалил конфуцианские книги вместе с мудрецами, второй порушил «древнее благочестие», а уж старообрядцы принялись сами себя палить вместе с книгами. Да и по времени вроде бы выходило складно — ежели до той поры заезжие гости в силу своей неблагодарности просто поносили местные обычаи, то с той поры стали уже поговаривать о загадочности России. Дима пояснил, что подобные рокировки — самое обычное дело в истории человечества. Общий баланс не меняется. Другое — метафизический аспект этих событий. Так, Петр, «прорубив окно», открыл прямую дорогу для демонов, которые, как известно, не ходят кривыми путями. Ну да, нетерпеливо согласился я, потому китайцы и делают коньки крыш закругленными. Но разговор-то не об архитектуре и не об астральном сквозняке, а о фантастике! Однако Дима гнул свою линию. Он стал доказывать мне, что вот уже почти три века, как Россия превратилась в поле битвы между демонами Востока и Запада, рассуждал о таких тонких материях, что я перестал что-либо понимать. Один фрагмент, правда, был забавен. Речь шла о самоотождествлении тех или иных социальных групп с библейскими персонажами. В свое время истинными иудеями себя считали английские пуритане, затем американские сектанты. В итоге же Дима сказал, что истинные китайцы, коими мы являемся, должны выполнить свою историческую миссию в великой битве демонических сил. Мне все эти бредни изрядно надоели. Я прямо спросил его, что нового он может сказать об исчезновении Валуна?
Ах, это, загрустил он, сейчас, сейчас… И с этими словами откнопил от стены цветную фотографию из журнала «Китай». Вот, сказал он, здесь все. Я пригляделся. Известная картинка, подпись: «Многотысячная армия терракотовых воинов и лошадей была обнаружена в погребальной яме близ захоронения императора Цинь Шихуана (221–207 гг. до н. э.)»
Глиняные солдаты в полный рост стояли ровными шеренгами, готовыми вступить в бой. Я непонимающе пожал плечами. Какое мне дело до этого скопища големов!
Дима посоветовал внимательно всмотреться в лица. Он сказал, что сжигание книг и построение стен — всего лишь бои местного значения, а битва продолжается по сей день и будет продолжаться вечно. Застывшим воинам кажется, что идет жаркая схватка, реют знамена, полководцы изощряются в стратегии и тактике, а в обозе их ждут еда и награды. Так оно и есть в некотором смысле, поскольку нет никакой разницы между ними и нами. Все наше копошение лишь отражение этой войны. Мы и эти терракотовые бойцы — суть одно. Неподвижны и те, и другие. С этими словами он уставил палец на меня, что было жестом совершенно неприличным.
