Вл. Гаков - НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 21
Значит, “ярлыки” в фантастике еще не свидетельствуют о недоброкачественности литературного материала. И прежде чем продолжить разговор о Крайтоне и иже с ним, стоит остановиться на этом вопросе поподробнее.
Вот, например, “семейная сага”. Стоит только читателю услышать эти два слова — и он уже эмоционально, психологически подготовлен, знает, о чем пойдет речь на страницах еще не прочитанной книги. И это априорное ожидание знакомого, эту предрасположенность (или, наоборот, антипатию) не изменить теми конкретными впечатлениями, которые будут накапливаться по мере чтения.
В том-то и специфика литературного “жанра”[14], что одно упоминание о нем мгновенно рождает в мозгу читателя набор условностей, заранее принятых “аксиом”. Если вы любитель “семейного эпоса”, то окажетесь подготовленными к чтению книги независимо от того, чье имя прочтете на обложке — Золя, Голсуорси или Фолкнера. Ну, а понравится роман или нет, зависит от личного вкуса и от самого писателя — кто-то из авторов окажется более созвучным вашим настроениям, кто-то менее.
Сложнее обстоит дело с научной фантастикой, которую когда-то по недомыслию назвали “жанром” да так и привилось. Именно по недомыслию, ведь с самого начала было ясно, что фантастик — великое множество утопическая, сатирическая, популяризаторская, социальная, прогностическая и прочая и прочая.. Есть, в частности и “фантастика о катастрофе” — со своей историей, своими “правилами игры”, своим героем, своими возможностями, с недостатками и пределами. И, прочитав на обложке “роман о катастрофе”, поневоле тоже подготавливаешься ко вполне определенному типу литературы.
Разумеется, как только речь заходит о писателях уровня Брэдбери или Воннегута, никакие “микроаннотации” не помогут. Но все читавшие “Штамм “Андромеда”, вероятно, согласятся, что Крайтон — не Брэдбери. Его, Крайтона, роман действительно характеризуется (и даже исчерпывается) всего двумя словами: “экологическая катастрофа”.
Попробуйте восстановить в памяти облик, имена, черты характеров героев. Можно держать пари — ничего у вас — не получится. Люди не вспоминаются, память подсказывает лишь аморфные собирательные образы-штампы “ученых”, “политиков”, “военных”. Кто-то там из них “прогрессивный”, кто-то “реакционный”… Все, дальше память буксует. Герои в книге — лишь функциональные винтики. Винтики, а не рычаги. Зато подлинный герой — проблема — вспыхнет в мозгу тотчас же.
Проще всего списать художественные недочеты романа за счет “второсортности”, “ущербности” научной фантастики как литературы. Многие критики, презрительно относившиеся к ней, поспешили так и сделать. Однако назвать роман “Штамм “Андромеда” пустой, развлекательной поделкой, сказать, что книга скучна, что в ней полно “ляпов”, что она антихудожественна и ми рассчитана на обывателя — такие слова были бы не просто обидными, они оказались бы незаслуженными.
По критериям “высокого” литературоведения роману действительно недостает психологизма, глубины, запоминающихся характеров. Но давайте задумаемся вот над чем: а может быть, сам век нынче такой, что столкновение двух обобщенных ос образов — абстрактно-собирательного “человечества” и таких же абстрактных “бомб”, “вирусов”, “электронных интеллектов” и прочих героев-тем научной фантастики — захватывает не меньше, чем конфликт двух индивидуальных психологии?
Автор уже слышит обращенный к нему вопрос: так что же, снова набившее оскомину противопоставление “литературы идей” “литературе людей”? О противопоставлении никто и не говорит, речь идет, наоборот, о взаимном дополнении, о союзе этих двух составляющих современной литературы.
Никто также не станет утверждать, что традиционная психологическая литература вышла из моды: огромные массы читателей по-прежнему зачитываются и сопереживают книгам, в которых вновь и вновь ставится проблема проблем, не решенная и, вероятно, не решаемая в принципе — “Он, Она и Некто третий”. Но выяснилось, что переживаниями только такого плана в наш век духовно сыт не будешь, и современника столь же остро волнуют конфликты совсем иного порядка. Изменилось и разграничение литературы на “массовую” и “элитарную”: то, что в прошлом веке давало пищу уму сотни–двух интеллектуалов, в XX веке начинает волновать миллионы читателей.
При художественной обрисовке конфликта “человечество против опасности”, ясно, не до психологических нюансов, и можно наверняка утверждать, что слава “Штамма “Андромеда” не переживает и двух десятилетий, не говоря уж о конкуренции Эсхилу или Шекспиру. Но и эта литература доказала свою жизнеспособность, свое право называться литературой, ничем не хуже других отражая окружающую жизнь. Быстроизменчивую, парадоксальную, стремительную, чреватую неожиданностями на каждом своем повороте — словом, обыкновенную жизнь эпохи НТР. Когда кажущиеся “за горизонтом” абстрактные проблемы вдруг пребольно ударяют нас по затылку своими конкретными преломлениями.
Конфликт двух природ человеческого окружения — исконной и “второй”, технологической — никому не грезился даже в фантазиях во времена Эсхила. От литературы же нельзя требовать отражения того, чего не существует и в потенции. В наши дни эта проблема, увы, превратилась в реальность, стала одной из ее граней. Что ж тут удивительного, что писатели пытаются отразить эту “грань”, да какую — угрожающую самому существованию реальности.
Те, кто отрицает “литературу идей”, сводя ее к переживаниям индивидуума, забывают (или не знают) об одной существенной детали: эмоции, психология, чувства и переживания тоже производные среды, окружающего мира. Долгое время этот “мир” казался неизменным, а потом словно сорвался с цепи, и, как точно заметил французский ученый Филипп Сен-Марк, намекая на фатальное воздействие загрязнения на организм человека, “тоску сегодня вызывает, как правило, не метафизическая грусть, а плохое санитарное состояние физической среды”. Вот почему интересен феномен “экологической фантастики”, и, занимаясь “наклеиванием ярлыков”, следует все-таки объективно отметить его место в современной литературе.
Другое дело — место “Штамма “Андромеда” и ему подобных в самой же системе отсчета научной фантастики. Здесь возникают вопросы другого порядка. Предугадали ли фантасты экологический кризис? Привлекли ли вовремя внимание к этой проблеме, “обратили” в нее широкие читательские массы (как не раз делали до того, например, в книгах, посвященных освоению космоса)? Забили ли вовремя в набат, предложили какие-то пути решения?
