Виталий Забирко - Слишком много привидений
Пока я одевался, ни Артамонов, ни Махмуд не сдвинулись с места. Артамонов даже позы не переменил, но Махмуд выпрямился и теперь сверлил меня непримиримым взглядом. Тело его было напряжено, по широким скулам ходили желваки, однако я знал, что никаких действий он предпринимать не собирался. Разве только защищаясь.
Я подошел к останкам Серебро, наклонился. Неприглядное зрелище. И намека на кровь внутри тела не было. Из рассеченного надвое туловища на пол вывалилась кучка белесой студенистой массы, а из развороченных внутренностей торчали острые обломки то ли хрящей, то ли хитина. Будто насекомое пополам разорвали. Странно, каким же образом у него кровоточил палец в кабинете УБОП? В наведенную галлюцинацию не верилось — совсем по-другому складывались бы тогда наши отношения, обладай он даром внушения.
Останки медсестры-робота выглядели еще хуже. Месиво из обрывков человеческой кожи и фрагментов сизого металлического каркаса, облепленного клейкими, будто крупнозернистая икра, зеленовато искрящимися жидкими кристаллами, по всей видимости составлявшими основу ее биоэлектронной структуры. Клейкие «икринки» быстро окислялись на воздухе, темнели и осыпались на пол сухим черным песком, все больше обнажая металлические элементы конструкции и распространяя по комнате едкий аптечный запах.
— Если не ошибаюсь, Василий Андреевич, — с сарказмом обратился я к Артамонову, — вы мечтали ознакомиться с анатомией господина Серебро. Теперь вам предоставляется такая возможность.
— Да и тебе ближе поглядеть не мешает, — сказал я Махмуду, — кому за тридцать сребреников в месяц служил.
Они промолчали, и тогда я повернулся к ним спиной, вышел из комнаты и плотно прикрыл за собой дверь. Напрасно я сказал Махмуду о тридцати сребрениках — сам был ничуть не лучше.
В коридоре было пусто. То ли оперативники группы «Кси» не решались останавливать меня, прекрасно понимая тщетность попыток, то ли мой «бог» нейтрализовал их, как змея Куцейко ночью отключила охранника. Двери по сторонам обширного коридора, как всегда, были закрыты, но мне их и открывать не требовалось — без этого теперь знал, что за ними находится. По левую сторону располагались функциональные помещения группы «Кси»: биохимическая лаборатория, фотолаборатория, архив, канцелярия, компьютерный зал, а по правую — гостиничные номера, в которых квартировали сотрудники. Проходя мимо комнаты Куцейко, я замедлил шаг, но не вошел. Склонившись над мольбертом, художник творил, и я не стал ему мешать. Надеюсь, что его будущая картина будет иной по сути, чем унылый глаз на ультрамариновом фоне. Почти вся татуировка на теле Куцейко оставалась рисунком, и только голова змеи, приподнявшись над левым плечом художника, наблюдала за работой пристальным, неподвижным взглядом. Учился мой «бог» искусству творения.
На крыльце парадного входа в здание Ботанического сада ко мне сомнамбулой подошел Андрей и протянул ключи.
— Черный джип, — потусторонним голосом произнес он.
Я заглянул Андрею в глаза. Они были пусты и словно у куклы ничего не выражали.
— Не надо, — покачал я головой. — Я пойду пешком.
Ни слова не говоря, Андрей развернулся и деревянной походкой направился в здание.
Я проводил его взглядом, и вдруг мне почему-то вспомнилось, как действовал вирус «Valtasar». Юмором сочинитель вируса, несомненно, обладал — не напрасно назвал вирус именем вавилонского царя, у которого на стене дворца во время пира появились три огненных слова, предрекавших конец царства. Однако лаконичностью древних автор вируса не владел — вместо емких по смыслу слов «ОТМЕРЕНО, ВЗВЕШЕНО, ОПРЕДЕЛЕНО» на дисплее компьютера при запуске вируса загоралась длинная цитата:
«Все это может начаться завтра, послезавтра, или уже происходит сегодня. Джинн выпущен из бутылки. Он пока не осознает себя, накапливает информацию, но придет время, количество перерастет в качество, и тогда человечество содрогнется».
ф'Инвалд, пророк. 349 bytes.
И пока пользователь недоуменно читал надпись на дисплее, вирус успешно уничтожал базы данных компьютера, вычищая его память до нуля. Гораздо быстрее и эффективней, чем персы уничтожали Вавилон.
Честно говоря, когда я разбирался с вирусом, то не особенно задумывался над смыслом цитаты. Прочитав до половины, я решил, что под «джинном из бутылки» автор вируса подразумевает свое творение, и дальше разбираться не стал. Другие были у меня задачи. Но только теперь я понял, что имел в виду автор. Отнюдь не ради красного словца он назвал вирус «Valtasar». Гораздо более глубокий смысл вкладывал в название, не напрасно автора вирусной программы так и не нашли. Не интересовала его слава Герострата, как обычно бывает с хакерами. Не знаю, кем он был — просто прозорливым человеком или таким же несчастным, как я, которого коснулось пробудившееся компьютерное сознание, — но судьбу человечества он предугадал верно. Она читалась в прямой спине и механической походке удаляющегося Андрея.
Проводив взглядом сотрудника группы «Кси», пока он не скрылся за стеклянной дверью холла, я тяжело вздохнул и направился восвояси. До города было далеко, но машину принципиально брать не хотел. Необходимо было побыть наедине с собой, в спокойной обстановке обдумать свое положение, привести мысли в порядок, согласовать их с фактами, а лучшего, чем делать это во время пешей прогулки, не придумаешь.
Все-таки человеческий мозг не винчестер компьютера, и недостаточно одного желания, чтобы упорядочить хлынувший поток информации, составить из его фрагментов целостную картину. К тому же много во мне осталось человеческого, и я не учел тот фактор, что почти месяц был парализованным калекой с ущербной памятью. А утро выдалось — на загляденье. Несмотря на все перипетии с моим сознанием, было приятно заново родиться именно в такой день. С листвы экзотических деревьев Ботанического сада срывалась капель ночного дождя, трава серебрилась бисеринками росы, было свежо, но в то же время кожей ощущалось, как взошедшее солнце начинает прогревать воздух. Думать в такое утро не хотелось, хотелось шагать, дышать полной грудью и наслаждаться свободой и вернувшимся здоровьем. Что я и делал.
Я не стал выходить через центральные ворота — пришлось бы совершить большой крюк, чтобы выйти на трассу, — а пошел напрямик, вдоль подернутого легким туманом озера.
Так, через лесопосадку, примыкавшую к Ботаническому саду, до города было значительно короче. Но едва я вышел с территории сада и ступил с асфальтовой дорожки на сырую почву, как пожалел о своем решении. Не всегда более прямой путь оказывается и самым коротким. Проливные дожди превратили землю в раскисшее месиво, и пришлось идти как по болоту, то и дело увязая в грязи. Удовольствие от пешей прогулки улетучилось, но, наверное, благодаря этому мысли вернулись в нужное русло.
