Айзек Азимов - Приход ночи
И швырнул им тушку. Она упала рядом с мальчишками, и те, озадаченные, отпрянули назад. Им не терпелось схватить грабена, но они боялись подойти.
– Вот вам и эпоха рассвета, – грустно сказал Теремон. – Они голодны, но не смеют пошевельнуться. Думают, что это ловушка и если они высунут нос из-за деревьев, мы пристрелим их просто так, ни за что.
– В чем их упрекнешь? Теперь все боятся друг друга. Оставьте их. Они подберут добычу, когда мы уйдем.
И Теремон, прихрамывая, поплелся за ней.
Патруль с Сиферрой во главе уверенно шел через лес, пренебрегая таившимися в нем опасностями. И действительно, за то время, пока отряд быстро – насколько позволяло состояние Теремона – двигался по направлению к дороге, с ними ничего не произошло. Просто удивительно, как быстро восстанавливается общество, подумал журналист. Всего за несколько дней какая-то неформальная группировка, Пожарный патруль, сделалась чем-то вроде государственной власти. Впрочем, сумасшедших, возможно, сдерживают только лучевые пистолеты да безбоязненное поведение отряда. Наконец они вышли из леса. Стало прохладней, и дневной свет тревожно померк – на небе остались только Патру и Трей. Раньше Теремона никогда не беспокоило приглушенное освещение, создаваемое каждой парой двойных солнц. Но со времени затмения такие двухсолнечные вечера стали казаться ему угрожающими, предвещающими возврат Тьмы, хотя он прекрасно знал, что это невозможно. Раны, нанесенные Приходом Ночи, затянутся нескоро – даже у самых сильных духом.
– Еще немного, и будет Убежище, – сказала Сиферра. – Как ваше самочувствие?
– Нормально, – буркнул Теремон. – Калекой они меня не сделали.
Однако ему стоило больших усилий переставлять свои ноющие ноги, и он испытал прилив радости и облегчения, оказавшись наконец перед подземным входом в Убежище.
Внутри был настоящий лабиринт. Во все стороны тянулись коридоры с нишами. В отдалении смутно виднелись петли и спирали каких-то загадочных труб, идущих по стенам и потолку. Теремон вспомнил, что здесь размещалась университетская атомная кухня, пока на Взгорьях не открыли новую лабораторию.
К ним вышел высокий, очень уверенный в себе человек.
– Это Алтиноль 111-й, – сказала Сиферра. – Алтиноль, познакомься – это Теремон 762-й.
– Журналист? – спросил Алтиноль – без особого почтения, просто уточняя.
– Бывший, – ответил Теремон.
Они недружелюбно смерили друг друга взглядом. Алтиноль показался Теремону весьма твердым орешком: мужчина средних лет, подтянутый, в расцвете сил, в хорошей, прочной одежде – и, видимо, привыкший, чтобы ему подчинялись. Теремон порылся в своей обширной памяти, и она вскоре вознаградила его.
– А вы тот самый Алтиноль? Из «Предприятий Мортхейна»?
В глазах Алтиноля мелькнула искра то ли удовольствия, то ли раздражения.
– Тот самый.
– Про вас всегда говорили, что вы хотите стать президентом. Похоже, что сейчас вы им стали. Если не всей Федеративной Республики, то по крайней мере того, что осталось от города Саро.
– Не все сразу, – спокойно ответил Алтиноль. – Сначала мы попытаемся преодолеть анархию. А потом уж подумаем, как восстановить государство и кому в нем быть президентом. Существует, например, проблема Апостолов, которые захватили всю северную часть города и прилегающую к ней территорию и установили там религиозную диктатуру. Разделаться с ними будет не так-то просто. Так что все в свой черед, друг мой, – холодно улыбнулся он. – Сначала одно, потом другое.
– Вот именно, – сказала Сиферра. – Теремону, например, сначала надо принять ванну, потом поесть. Он жил в лесу с самого Прихода Ночи. Пошли, Теремон.
Помещение бывшего ускорителя было перегорожено на множество мелких отсеков. Сиферра провела Теремона в один из них, с медными водопроводными трубами на потолке и фаянсовой ванной.
– По-настоящему горячей воды не ждите, – предупредила она. – Мы топим котлы не дольше двух часов в день – топливо на исходе. Но все лучше, чем купаться в холодном лесном ручье. Вы что-то знаете об Алтиноле?
– Он был генеральным директором «Предприятий Мортхейна», большой судоходной корпорации. Пару лет назад о нем писали в газетах – он проворачивал какую-то незаконную сделку с целью строительства частной магистрали на государственных землях в провинции Нибро.
– Зачем судоходной компании строить какую-то магистраль?
– То-то и оно, что незачем. Его обвиняли в получении правительственной поддержки незаконными методами – будто бы он предоставлял некоторым сенаторам право пожизненного бесплатного проезда на судах своей линии. Впрочем, какая теперь разница, – пожал плечами Теремон. – Теперь нет ни «Предприятий Мортхейна», ни частного строительства, ни сенаторов, которых можно подкупить. Ему, по-моему, не понравилось, что я его узнал.
– А по-моему, ему все равно. Теперь у него одна забота – Пожарный патруль.
– Временно да. Сегодня Пожарный патруль, завтра весь мир. Вы же слышали – он собирается разделаться с Апостолами, захватившими дальнюю часть города. Ну что ж, кто-то ведь должен это сделать. А он из тех, кому нравится управлять ходом событий.
Сиферра вышла, и Теремон погрузился в ванну. Не сказать, чтобы это было верхом наслаждения, но он все же испытал чудесное ощущение после всего, что натерпелся. Он откинулся, закрыл глаза, расслабился и некоторое время блаженствовал.
Потом Сиферра отвела его в столовую Убежища – барак из жестяных листов – и оставила там, сказав, что ей нужно сдать Алтинолю дневной рапорт. Теремона ждала там еда – консервированный обед из запасов Убежища: чуть теплые овощи с мясом неизвестного вида и бледно-зеленый безалкогольный напиток неопределенного вкуса. Теремону все это показалось восхитительным.
Он принудил себя есть медленно и осторожно, зная, что его организм отвык от настоящей пищи: надо тщательно разжевывать каждый кусок, иначе можно заболеть. Он боролся с инстинктом, который побуждал его умять все как можно скорее и попросить добавки.
Наконец он покончил с едой и тупо уставился на безобразную жестяную стену. Он утолил свой голод, и настроение его изменилось к худшему. Несмотря на купание, на еду и на утешающее сознание того, что здесь, в Убежище, он в безопасности, Теремон впал в состояние глубокой безысходности.
Он очень устал, пал духом, и его одолевали мрачные мысли.
Мы жили в хорошем мире, думал он. Далеко не совершенном, конечно, но достаточно хорошем. Большинство людей было в целом счастливо, многие процветали, повсюду намечался прогресс – в науке в экономике, в общепланетном сотрудничестве. Понятие войны отошло в область предания, а религиозные проповеди, казалось, безнадежно устарели.
