Иван Сибирцев - Сокровища Кряжа Подлунного
Ваша задача сейчас — правильно проинструктировать вашего протеже. И не позднее завтрашнего вечера — знать местонахождение Дюкова. Все действия вне Крутогорска я беру на себя. Сейчас идите к себе, сделайте нужные распоряжения. И чтобы через час вас в Управлении не было! На шесть часов полный отдых! Ясно?
— Ясно. Есть! — вытянулся Алексей Петрович.
— Ну, то-то же, что ясно, — улыбнулся Ларин, — а я пойду к Игорю.
Когда Андрей Савельевич вошел в палату, в которой все еще лежал начавший быстро поправляться младший Стогов, Игорь и Валентина Георгиевна были так увлечены беседой, что не сразу заметили появление гостя. От наблюдательного, много повидавшего на своем веку Ларина не укрылись ни оживленные лица собеседников, ни тот таинственно заговорщический вид, с каким они рассматривали лежавшую на коленях у Игоря книгу. Не ускользнул от внимания Ларина и стоявший на тумбочке букетик бледно-розовых ландышей в хрупком хрустальном вазончике, едва ли поставленный сюда санитаром…
«А жизнь-то, как всегда, берет свое, — с теплотой подумал Ларин. — Здесь, кажется, беседа совсем не на медицинскую тему. Ну, что же, если так, то, как говорится, совет да любовь».
Валентина Георгиевна, увидев Ларина и мелькнувшие в его глазах лукавые искорки, слегка покраснела и хотела было встать, чтобы доложить о состоянии больного, но Ларин мягким жестом предупредил ее:
— Сидите, сидите, Валентина Георгиевна. Я вижу, что вверенному на ваше попечение больному значительно лучше и вы успешно занимаетесь психотерапией.
— О, доктор делает все, чтобы поставить меня на ноги, — весело подтвердил Игорь и бросил на Валентину Георгиевну благодарный взгляд.
— А подниматься-то, Игорь Михайлович, вам действительно необходимо, — так же весело в тон ему начал Ларин. — Вас ждет стройка термоядерной электростанции, дело, начатое вашим отцом. И знаете, кто будет вашим помощником на монтаже? Ронский!
— Ронский?!
— Да. — Подтвердил Андрей Савельевич. — Не удивляйтесь, Игорь Михайлович, — продолжал он, удобно усаживаясь на свободный стул и по привычке извлекая из портсигара папиросу, но, увидев осуждающий взгляд Валентины Георгиевны, смутился, хмыкнул и спрятал папиросу обратно. Видя, что Игорь по-прежнему в недоумении, Ларин пояснил: — Я уже высказал вам однажды свое предположение, а теперь оно подтвердилось полностью. Ронский действительно честный, хотя и сбившийся с пути человек. Вот вы и поможете ему вернуться на путь истинный. Кроме того, как вам уже известно со слов Михаила Павловича, у Ронского есть интересные мысли по улучшению контрольно-измерительной аппаратуры станции. А ведь это — залог безотказности и безопасности ее работы.
Игорь долго молчал, потом сказал негромко и медленно:
— Я много думал, Андрей Савельевич, над всем, что вы тогда мне говорили. Как дорого я бы дал, чтобы не было того происшествия в сквере. И его не было бы, если бы я послушал вас. Это хорошо, что вы так быстро с ним разобрались и отвели от него подозрения.
— Ну, и я рад, что у вас перекипело, — одобрил Ларин. — Горячность в таких делах плохой советчик.
— А знаете, зачем я к вам зашел, Игорь Михайлович, — сразу помрачнев, продолжал он, — наша операция вступила в решающую фазу. Вот прочтите это. Эго должно нам помочь в самые ближайшие дни найти вашего отца здоровым и невредимым. Поэтому читайте спокойно.
С этими словами Ларин протянул Игорю сложенный вчетверо оттиск газетной полосы с обведенными черной каймой столбцами.
Чуть дрогнувшей рукой Игорь принял лист, первые же прочитанные строки поплыли у него перед глазами:
«В ночь на 22 июня, — с трудом читал Игорь прыгающие буквы, — трагический случай — пожар в собственном доме вырвал из наших рядов талантливого ученого, доктора физико-математических наук, профессора Михаила Павловича Стогова — директора Сибирского комплексного научно-исследовательского института ядерных проблем…»
С сильно бьющимся сердцем, то и дело вытирая выступившие на лбу росинки пота, читал Игорь Стогов изложенное скупым газетным языком перечисление научных заслуг своего отца…
Глава двадцать первая
ПЕРВАЯ ВСТРЕЧА
Греясь в неярких, но все еще горячих лучах клонившегося к закату солнца, перечисление научных заслуг Стогова вторично перечитывал и немолодой уже человек в поношенном парусиновом костюме, сидевший в садовой беседке невдалеке от небольшого домика, затерявшегося на одной из каменистых горных вершин в окрестностях Крутогорска.
Был этот человек широк в кости и в плечах, с гладким, почти лишенным морщин, сильно загоревшим лицом, темными волосами, в которых заметно пробивались седые пряди. Маленькие острые глаза из-под мохнатых бровей зорко всматривались во все окружающее.
Размышления его были сосредоточены на газетном сообщении о трагической гибели профессора Стогова. Он старался решить один, главный для него, вопрос: что это — ловкий ход или же правда? Если последнее, то это такая удача, о какой он не смел и мечтать. Чтобы найти ответ на свой вопрос, человек снова и снова перечитывал некролог. Все было на месте — траурная кайма вокруг фамилии профессора, подписи: Крутогорский обком КПСС, Крутогорский филиал Академии Наук СССР. Ниже некролога шло сообщение, что по желанию родственников профессора тело его направлено в Москву, где состоится гражданская панихида и погребение.
«Если это не подвох, — продолжал размышлять человек, — то почему сообщение появилось только сегодня, 26-го июня? 22-го июня оно не могло появиться, 23-го, в понедельник, не было газеты, почему его не напечатали вчера, позавчера? Проверяли, искали виновников… Ворон сообщил, что болтливый водопроводчик рассказывал ему, будто подозрений никаких нет, всеми подтвержден несчастный случай. Да-а, похоже на правду…»
Размышляя, человек просматривал и другие материалы газеты. Его внимание сразу же привлекло сообщение в центре второй полосы: «Академик В. В. Булавин в Крутогорске». В сообщении говорилось, что в Крутогорск прибыл известный ученый-физик академик Виктор Васильевич Булавин. Он примет участие в научной конференции комплексного научно-исследовательского института ядерных проблем в Обручевске. Далее следовал текст беседы академика с корреспондентом газеты. Булавин обстоятельно говорил о новой эре в мировой энергетике, которую открывает недалекий уже пуск экспериментальных термоядерных электростанций.
Прочитав статью, человек даже присвистнул от удовольствия. В сочетании с этим сообщением известие о смерти Стогова весило немало. Если Булавин здесь, значит, русские действительно считают Стогова мертвым. Приезд Булавина невозможно расценивать иначе, как меру, направленную на замену профессора Стогова. Следовательно, все отлично, и он одержал, пожалуй, самую крупную победу во всей своей бурной жизни.
