Юрий Дружков - Прости меня
К банкирам.
- Дайте нам гарантийное письмо,
К ростовщикам.
- Ваша недвижимость не обеспечивает залога...
По Неве колотится первый лед. В Эрмитаже днем зажигают свет. Он опять идет в подъезд на углу Вознесенского проспекта. Вежливый министр вежливо приглашает сесть.
- Меня заставили обратиться к вам причины, о которых я пишу в моей докладной записке на имя вашего высокопревосходительства.
- Я прочел ее, господин профессор.
- Новая система дальновидения, которую мы предлагаем осуществить, настолько важна, что я заранее взял на себя обязательство не делать никаких публикаций и хранить в тайне саму идею разработки необходимых аппаратов. Но я рассчитываю на благосклонное внимание ведомства и, конечно, финансовую поддержку.
- На какую сумму вы располагаете?
- Для начала пятнадцать тысяч рублей на заказы по изготовлению приборов. Нам будет необходимо среднего тоннажа быстроходное судно и...
- Мы не имеем таких финансовых средств на ближайшие годы... Его величество император всероссийский выехал на совещание монаршей ассамблеи по всемирному разоружению. В торжественный момент...
Как? И тогда все те же разговоры?
Помню, копаясь однажды в древних книгах, я нашел в русском "Политическом журнале" за 1789 год "заграничные вести"... "Англия призывает государства не делать более пушки, огнестрельные ружья... Похвальный совет, но лицемерный..."
Столько лет одни разговоры.
Его нашел на съезде в уютном бельгийском городе Льеже высокий, благожелательный, умный человек.
Он сказал:
- Господин профессор, у нас вы получите собственную лабораторию, неограниченный кредит, инженеров, которые будут счастливы помогать вам, и квалифицированных рабочих. Возьмите, пожалуйста, чек. Я не настаиваю, можете не брать, но подумайте. Наука не простит погребения таких идей. В наш высококультурный век (забавно звучат его слова: "наш высококультурный век... плохие паровозы, древний телеграф, самолеты-лучинки..."), общественные устройства не имеют права становиться на пути науки. Иначе она их сметет или наступит величайшая катастрофа...
Он вернулся домой. Были на экране свет, белая ночь, ясные блики на окнах, белая Нева, белые дома, и я невольно убавил яркость.
Он стоял у подъезда и смотрел на воду. Из окон ближнего дома звучала мазурка, смех очень юных людей, светлый, как воды Невы.
Потом на улицу вышли две девушки. Посмотреть на эту воду, на шпиль, отраженный в ней, облака, мосты, поднятые, как руки, на чаек, на что-то еще необъяснимое вдали.
Одна из девушек сначала оглядывалась на деда, потом подошла и спросила, как будто ей ничего не стоило подойти к незнакомому на берегу.
- Почему вы такой грустный? Пожалуйста, не надо...
- А вам, барышня, весело?
- Я первый раз в Петербурге. Как светло, посмотрите. Меня зовут Маша. Я хочу, чтобы всем нынче было светло...
Не могу назвать эту юную девочку, женственно красивую девочку - бабушка.
Ах мазурка, мазурка!
Военный министр докладывал кому-то сиятельному:
- Имеется неприятное сообщение дипломатических каналов. Некий ученый показал на манеже в Нью-Йорке действующую модель аппарата, управляемого на расстоянии. Военные круги ассигнуют большие суммы на постройку таких машин.
- Я так и предполагал. У нас этого не могут сделать. Не по силам! Твоим ученым далеко до них, Роман Артурович.
- Я намерен пригласить наших профессоров, знающих электрические науки... поручить им разработку систем управляемых...
- Опоздал! Опоздал, ваше высокопревосходительство, Роман Артурович. Надо покупать готовенькое, коли продадут... Кто сей заморский ученый?
- Как пишут, он ровесник нашему профессору, а вот поди ж ты... Он одинок, имеет образование, полученное в Европе. У него даже имя такое, как у нашего, правда, на итальянский манер...
Я вздрогнул. Черт побери, неужели я становлюсь детективом-дефективом, раз мне приходят в голову такие предположения!
Ровесник? На итальянский манер?..
Но я, дорогие мои соотечественники, увидел это. Увидел, как он плыл в Америку, как работал, как его называли... У нас много таких имен. Павел - Паоло, Николай - Николо.
Я не оправдываю деда. Но если можно, простите его хотя бы когда-нибудь.
Вот она, тетрадь, которую мы искали! Я сфотографировал ее.
"Марiя, Милый, родной человъкъ. Береги мои дневники.
Оставляю тсбЪ самое дорогое для меня. СумЪй сохранить мою
душу для новыхъ, лучшихъ дней.
Оберегай тетради, какъ оберегаешь Настеньку. Такъ я
жилъ... Такъ получилось.
Петербург ъ, январь i908 года.
Съ техъ пор, какъ императоръ Неронъ посмотрълъ сквозь изумрудъ на своемъ перстнъ и увиделъ предметы увеличенные, сделавъ такимъ образомъ "открытие" свойствъ увеличительнаго стекла, было найдено множество способовъ его примънешя. Черезъ какую-нибудь тысячу летъ Сальвино Армати придумалъ очки. Понадобилась еще половина тысячелетiя для появлъшя подзорной трубы, затемъ телескопа и микроскопа.
Телескопъ намъ приближаетъ миры такiе далекiе, куда человъкъ не сможетъ заглянуть инымъ путемъ, какъ только зрительнымъ.
Оптический микроскопъ увеличиваетъ предметы невероятно малые. Наконепъ, обыкновенныя очки мъняютъ наше зръше въ пользу для насъ.
Мы примъняемъ названные предметы, часто не задумываясь о томъ, что пользоваться ими возможно лишь благодаря изумительнымъ свойствамъ свъта преломляться, усиливаться, отражаться, ослабевать и проч.
Возможности свътоваго луча удивительны! Можетъ ли не поразить воображение такой примеръ.
Свътъ, какъ известно, проходить разстояше в 300 000 километровъ за секунду. Но къ намъ доходить свът многихъ свътилъ, расположенныхъ такъ далеко, что лучъ идетъ отъ нихъ мiллиарды земныхъ лътъ.
Значить, свътъ многихъ звъздъ рожденъ еще тогда, когда не было въ природе нашей Земли! Но мы видимъ этотъ свътъ, онъ живегъ, онъ пыветъ въ окъанъ пространства и връмени.
Темъ болъе поразительно, что звъада могла умеръть, уже давно погаснуть, а часть ея преображенной матерш, лучи свъта, все живутъ и живутъ.
Мы, при желании, можемъ этотъ лучъ запечатлеть на фотографической пластинкъ, отразить въ зеркалъ, и не одинъ разъ. Лучъ несуществующей звезды!
Получается такъ, что мы видимъ несуществующей миръ! Очень далекш миръ и поэтому зрительно плохо воспринимаемый.
Но представьте себъ, что хорошо видимая нами Луна вдругъ перестала существовать. А лучи отъ нея, то есть изображъnie Луны, какую-то ничтожную долю секунды будутъ къ намъ поступать, существовать безъ своего оригинала, такъ сказать.
А въ глубины мироздашя этотъ лунный свътъ, а точнъе солнечный, отраженный Луной, придетъ еще болъе "древнимъ".
