Евгений Войскунский - Плеск звездных морей (с иллюстрациями)
Шедшая навстречу пожилая чета испуганно отпрянула в сторону.
— Что за манера — кричать на улице, — донеслось до нас по-русски.
— Слышишь? — усмехнулся я.
— Именно кричать надо! — Леон все же понизил голос. — Надо расшатывать инерцию. Нельзя откладывать на дальние времена выход в Большой космос, если есть возможность сделать это сегодня. Улисс, мы не одиноки, ты знаешь сам. Будем драться за разведывательный полет.
— Решение Совета может отменить только сам Совет.
— Так заставим его отменить! Организуем выступления в печати, опрос общественного мнения…
— Вряд ли поможет опрос. Получится примерно та же картина, что при голосовании в Совете. Даже хуже.
Леон остановился, загородив мне дорогу. Он смотрел на меня беспокойно и удивлённо.
— Не пойму, что с тобой творится, Улисс.
— А что такое?
— Какой-то ты… смирившийся… Зачем ты подарил мне значок? Для чего набрал столько барахла? Что ты задумал, Улисс?
— Если тебе не нравится значок, отдай обратно.
— Мне не нравится твоё настроение.
Он пристально смотрел, и я понял ход его мыслей.
— Зря беспокоишься, — сказал я. — Тебе не придётся гоняться за мной по Европе. Все в порядке, Леон. Не знаешь случайно, что идёт в Интернациональном театре? Целую вечность там не был.
— Почему же не знаю? Идёт «Океанский прибой», инсценировка романа Сорокина.
— Стоящая вещь?
— Неплохая. Улисс, я понимаю, тебе не хочется сейчас говорить… Пожалуй, действительно нужна разрядка… Но потом, когда ты отдохнёшь, придёшь в себя…
— Там видно будет. Извини, что задержал, ты ведь куда-то торопишься.
Леон посмотрел на часы:
— Да, я опаздываю немного. Понимаешь, Нонна просила приехать.
— Привет ей передай. Ну, Леон… — Я стиснул ему руку. — Спасибо тебе.
— За что?
— Вообще… Всего тебе хорошего.
Уходя, я чувствовал, что он смотрит мне вслед. Потом толпа захлестнула нас обоих.
А мне было некуда торопиться. Я шёл не спеша по улицам, по бульварам, утопающим в цветах и пёстром праздничном убранстве.
«И снова гудят корабли у причала…»
Я посмотрел «Океанский прибой» — хорошую драму, чем-то напоминавшую историю сложных отношений Тома и Ронги Холидэй, родителей Андры. Правда, действие тут происходило не на Земле, а под водой — в рудничном посёлке на дне Тихого океана. И ещё я успел посмотреть комедию в Театре миниатюр довольно смешную, но, в общем-то, пустяковую.
Было около полуночи, когда я вернулся в гостиницу. Я заказал по инфору место на завтрашний рейсовый лунник. Попросил прислать одного из гостиничных мажордомов для упаковки вещей.
Мой номер был завален свёртками, пакетами, кипами книг.
Я постоял у открытого окна, глядя на пляску огней в ночном небе. Потом решился наконец: набрал код Андры. Она ответила сразу.
— Не разбудил тебя?
— Нет, что ты, у нас ещё гости. Я рада, что ты вызвал, Улисс…
— Андра, я улетаю. Надолго. Желаю тебе счастья. Прощай.
Утром, перед отлётом, я вызвал Борга, чтобы попрощаться, но его видеофон не ответил на вызов. Я позвонил администратору и узнал, что конструктор Борг улетел вчера около пяти вечера.
— Не говорил он, куда улетает? — спросил я.
— Он заказал место на ближайший рейс к «Элефантине», — ответил администратор.
Вот как, подумал я, значит, передумал Борг. Собирался к своему другу Хансену в Копенгаген, а улетел на «Элефантину». Я представил себе опустевший по случаю праздника звездолёт и Борга — как он медленно идёт один-одинёшенек по коридорам, мысленно прощаясь с кораблём. С прекрасным кораблём, в создание которого он вложил столько труда и таланта.
Так-то вот…
Я прилетел в космопорт за час до отправления лунника.
Непривычно это — войти через пассажирский вход, сдать багаж и, не заходя ни в пост ССМП, ни в диспетчерскую, развалиться в кресле, попивать апельсиновый сок и перелистывать пёструю иллюстрированную пустяковину, которая испокон веков почему-то считается лучшим чтивом для пассажиров. Непривычно — и хорошо…
Не надо бросать пилотский жетон в блестящее горло регистратора, не надо лезть в холодные объятия автоматического диагноста… Когда-то, читал я, инквизиция использовала для пыток жестяную статую человека. Она раскрывалась на две половинки, а внутри вся была утыкана острыми иглами. Еретика вставляли в неё и захлопывали. Примерно такую же штуку создали наши медики, и ни один пилот не пойдёт в рейс, пока не побывает в «железной деве» — тесной кабине, в которой многочисленные датчики вытягивают из тебя информацию о составе крови, её давлении, пульсации, ритме сердца и мозга, о биоэлектрическом индексе и о мышечном потенциале. Я — пассажир. Мне не надо знать ничего. Объявят посадку — моё дело пойти за дежурной, пройти шлюз, затем мне покажут в салоне моё место, и — везите меня!
Я сидел в зале ожидания и впервые в жизни читал «Памятку для лиц, впервые вылетающих в межпланетный рейс». Занятно все это было. А вернее, все это помогало мне отвлечься от беспокойных и не очень-то весёлых мыслей.
Но вот прозвучал мотив «внимание», и я, как и прочие пассажиры, повернул голову к информационному экрану. На экране возникла девушка из персонала космопорта, вполне типовая — двухцветные волосы, космофлотская чёрная блузка, улыбка, полная обаяния. Она оглядела зал, остановила взгляд на мне и негромко сказала:
— Улисс Дружинин, тебя срочно вызывают в диспетчерскую.
Кто-нибудь из товарищей пилотов, подумал я. Передать что-нибудь на Луну…
Я пошёл не торопясь, не теряя достоинства, как и полагается пассажиру, которого должны обслуживать по всем правилам.
А спустя десять минут я уже томился в холодном нутре «железной девы»…
Надо же случиться такому: у первого пилота рожает жена. И первый пилот ужасно беспокоится. То есть он, конечно, и виду не показывает и хочет лететь, но провести «железную деву» ему, разумеется, не удалось. Подвёл пилота биоэлектрический индекс, и его безжалостно отстранили от рейса, чем ещё более усугубили его нервное состояние. А второй пилот — желторотый юнец, только что окончивший институт, и… Да что говорить, космофлот есть космофлот, никогда в нём не будет порядка. А я, понятное дело, тут как тут: удивительное у меня свойство влипать в разные истории!..
Ну ладно, может, оно и к лучшему — ещё раз, в последний раз, посидеть в рубке лунника.
И вот я уже сижу за командирским пультом, а второй пилот, с юношеским пушком на щеках и плечами многоборца, сидит в правом кресле и столь же откровенно, сколь и почтительно разглядывает меня — сказок наслушался, видно…
