Владимир Михайлов - Один на дороге
Для торжественной зори выстраиваются годы жизни, как выстраиваются роты. На правом фланге стоит оркестр, начищенные трубы отражают сумеречный свет. Кончается еще один день службы, заполненный делами плотно, как магазин - патронами. Воздух свеж и пропитан вечерними запахами, легкими и чуть горьковатыми; обычные команды, днем громкие и хлесткие, звучат сейчас протяжно и немного грустно. Чуть жалко прошедшего дня, потому что он уже минул, но к радостно: вечерняя поверка - а торжественная зоря и есть вечерняя поверка, общая для всего полка, стоящего в едином строю, - это предисловие к завтрашнему дню, и он окажется, будем надеяться, не хуже других.
Начинает оркестр - длинная пьеса, негромкая и лирическая (ее ноты есть в уставе), - и армия не лишена лирики. Ты слушаешь, и с мелодией зори в тебя входит спокойствие. Играет оркестр, и вдруг в его музыке, как это иногда случается, слышится другая мелодия: "Выхожу один я на дорогу..." Но нет, оркестр по-прежнему играет зорю - солдаты не выходят на дорогу в одиночку.
Потом проводят поверку - не старшины, как обычно, а командиры рот; голоса их звучат приглушенно, чтобы не мешать соседям, а названные тоже негромко откликаются из строя: "Я!". Затем снова вступает оркестр, и подразделения проходят маршем. Скоро отбой. День закончен.
Но мне еще далеко до конца. Очень, очень далеко. И, наверное, не ко времени думать сейчас о торжественной зоре. Мне предстоит другое...
Почта в доме сельсовета оказалась закрытой. Я рассчитывал, что там хоть кто-нибудь дежурит по ночам, но оказалось - ничего подобного. Я колебался недолго. Начатое дело надо закончить. А до шоссе отсюда оставалось всего с полкилометра. Пять минут ходьбы. Не может быть, чтобы не попался какой-нибудь ездок. Ну, а из города - не проблема. Возьму такси ... Полчаса до Риги, полчаса обратно, там - ну, пусть час; еще полчаса на всякие непредвиденные задержки - так или иначе, еще до света я вернусь...
На шоссе я поймал частника. Он остановился охотно - ему, видно, и самому скучно было ехать в одиночестве по пустой ночной дороге. Я плохой собеседник в таких случаях; он понял это сразу, и мы в основном молчали. Краем глаза я видел, что он порой улыбался чему-то своему. Лес то отходил, то деревья снова выбегали к дороге, мир казался спокойным и вечным.
- Хорошо! - сказал водитель, и я ответил:
- Хорошо.
- Кажется, это у Бальзака: одиночество - прекрасная вещь, но все же нужно, чтобы был кто-то, кому можно сказать, что одиночество - прекрасная вещь.
- Нужно, - искренне согласился я и подумал, что вот теперь у меня есть. Пройдет совсем немного времени, я увижу Олю снова. И, наверное, это и будет счастьем: сильно хотеть чего-то и ждать, что оно придет.
Прежде, чем вылезть из машины, я протянул ему трояк. Водитель покачал головой.
- Вообще машина должна зарабатывать на себя, - сказал он. - Но сегодня - нет.
- Желаю счастья, - сказал я и захлопнул дверцу.
Минут через десять я был уже около большого военного дома. И с проходной позвонил дежурному. Он встретил меня не так, как я ожидал.
- Наконец-то, подполковник. Вас ищут всю ночь.
- В чем дело?
- В гостинице вас не оказалось, и вы не оставили никаких сведений о своем местонахождении...
- Об этом информирован полковник Лидумс. Что случилось?
- Немедленно позвоните. Номер у вас есть?
- Есть, - сказал я.
Что-то случилось. Но уж слишком велика растерянность. Почему Лидумс не сказал, где искать меня?
Я" ожидал, что по телефону ответит знакомый майор. Но меня соединили с генералом.
- Подполковник Акимов? Вылетайте немедленно. Машина ждет.
- Разрешите задать вопрос, товарищ генерал?
- Вас обо всем проинформирует майор Проценко. Он в Риге. Не медлите ни минуты. У меня все.
Я положил трубку, успев произнести положенную формулу подчинения.
- Майор поехал к вашим знакомым, - объяснил дежурный. - Уж не знаю, как он установил их. Должен сейчас вернуться.
- Вы не в курсе - что там?
- Нет. Но, кажется, серьезное. Да вы садитесь ...
Беспокойство не позволяло мне сидеть. Я ходил из угла в угол. Была глубокая ночь, но большой дом не спал. Это не имело никакого отношения к нашему делу. Просто в армии многим не положено спать по ночам. Что могло случиться? Взрыв? Нет. Тогда торопиться было бы уже незачем. Тогда потребовались бы медики, эпидемиологи, химики - но не пиротехник. Тогда что же? Лидумсу удалось проникнуть в подземелье, и ему срочно нужна моя помощь при обезвреживании зарядов? Такой вариант возможен, но могли бы и обождать до утра. Как в том анекдоте, где увольняющегося в запас солдата спрашивают, понял ли он, наконец, что такое служба, и он отвечает, что все понял, только одно осталось неясным: куда все время торопятся, почему все надо делать бегом? Откровенно говоря, я даже рассердился на свою совесть, что погнала меня сюда среди ночи. Ничего не случилось бы, если бы я явился утром, а не сейчас...
Что же все-таки произошло?.. Лидумс проник внутрь, а назад выбраться не может?.. И вот полковник кукует в неуютном подвале и ждет, пока не прилетит дружок Акимов и не выпустит его на свет божий... От этой мысли мне сперва стало весело, но потом я рассердился. На начальство, на себя, на всю свою идиотскую жизнь.
Потому что вдруг понял: сейчас я улечу, и в любом случае, даже если там работы на десять минут, до утра я на дачу Лидумса уже не попаду. И Ольга проснется в одиночестве, и не найдет меня, и никаких моих следов. Так что впору будет подумать: а уж не померещился ли я ей?
Но она будет отлично знать, что я ей не померещился. Что я был. И исчез. Не оставив даже записки в три слова. Бросив женщину, скрылся подальше с глаз долой, то ли убоявшись последствий, то ли просто сочтя эпизод исчерпанным, как уходят от женщины незнакомой, случайной, в чьей постели оказался накануне вечером потому, что сам был под градусом, и она тоже, и всем командовала похоть. Ушел, и хорошо еще, что не оставил денег на столике - плату за услугу...
Так подумает она - а что она может подумать еще? Каким иным образом сможет она объяснить происшедшее, когда прождет четверть часа, и полчаса, и час, и поймет, что меня нет, и что я ушел не в магазин за хлебом и молоком, а ушел совсем, скрылся, сбежал. И вся давешняя нежность и все, что ей показалось, вызвано было лишь тем, что мужику захотелось не упустить случая переспать с молодой и красивой женщиной. И для этого он затащил ее на чью-то пустую дачу и добился своего, и дело с концом, иди, милая девушка, на все четыре стороны...
И она пойдет. Потому что предупреждала: невнимания, пренебрежения не простит. А тут уж не только невнимание или пренебрежение. Тут... Даже не знаю, как назвать это. Она уедет сегодня же, как и обещала, уедет куда глаза глядят, подальше от города, гдо она не только провалялась в больнице, но где ее оскорбили так тяжко, как только можно оскорбить женщину. Где протопали в сапогах по лучшему, что было...
