Игорь Пронин - Нашествие
Доставляли Клауса, как и положено, персональным рейсом. Куда? А этого никто не знает. Были ли на корабле люди — неизвестно, Клаус никого не видел. Он уже умер для общества. Суточный полет стал кошмаром; не будь руки скованы, приговоренный убил бы себя еще в пути. Когда «детский стульчик» повез его по рельсу куда-то в темноту и стало ясно, что он прибыл в «номер двести восемнадцать», Клаус даже почувствовал облегчение. Вот сейчас все станет ясно… Хотя какая разница? Лучше бы убили.
И все шло к тому. Кресло доставило его в маленький круглый зал и перевернулось. Клаус повис на своих оковах, а внизу открылся люк. Нечто синее горело там, что-то непонятное и красивое, как сама смерть. В механизме «детского стульчика» что-то загудело, защелкало, и Клаус понял, что вот сейчас замки отщелкнутся и он полетит вниз, Можно попробовать зацепиться, висеть, пока держат руки, но зачем?
— Вот и все! — выкрикнул он.
И они будто услышали, хотя, конечно, тут звучала запись — одна для всех.
— Общество прощается с вами и прошает вас. Возврата нет, но надежда да пребудет с вами в пути, нам неведомом.
— Да пош…
Клаус не успел договорить, синее сияние прыгнуло ему прямо в лицо. Падая, он вскинул руки, пытаясь защититься, но жара не было. Все, с кем Клаус разговаривал позже, говорили о каком-то минутном помрачнении сознания, но сам он такого не помнил. Синева вокруг растаяла, вот и все. Трава, лес. Лягушка прямо перед носом, удивленно разглядывающая пришельца.
Вот тут впору было бы потерять сознание, но Клаус лишь вскочил словно ужаленный, отпрыгнул подальше от лягушки. Она сделала примерно то же самое. Клаус огляделся и понял, что версия Ромиля об усыплении скорее всего верна.
— Накачали наркотой, ублюдки! — прошипел Клаус, то приседая, то снова распрямляя дрожащие ноги. — Вот так, вот так…
Лес вокруг был незнакомый, Клаус подобрал несколько листьев и не смог определить породу деревьев. Захотелось пить.
— Райский сад или какой-то другой?
Он пошел наугад, стараясь не обращать внимания на покалывающие подошвы колючие веточки. Ведь смертник не должен замечать таких мелочей. В сущности, Клаусу теперь ничего не страшно. Только хочется пить, а какое-то насекомое больно куснуло прямо в задницу. Это напоминало жизнь.
Вессен не был райским садом, наоборот, на одном из никейских диалектов его называли садом адским. Еще бы, отсюда приходят атори, нет места на земле ближе к владениям Подземного Князя.
Спустя примерно час Клаус увидел волка. Из-за расцветки и тупой морды он, конечно, окрестил его «тигром», хотя хвост у зверя болтался сзади поленом. Повинуясь естественному импульсу, Клаус схватил палку, оказавшуюся сухой и ломкой. Но волк, предупреждающе рыкнув, ушел в тень деревьев. Клаус тогда еще не знал, что этим хищникам вполне хватает мертвечины.
— Что за странные галлюцинации от вашей наркоты, а, ублюдки? — поинтересовался Клаус у «общества», хотя и не был уверен, что оно его слышит. — А что будет, если я себе вены перегрызу, а? Что будет?
Проверять пока не хотелось. После нескольких месяцев в тюрьме лес ему даже нравился. Он нашел палку получше, потом под ногу попался удобный камень. Это уже оружие, можно попробовать кого-нибудь зашибить, подкормиться…
— А огонь здесь чем разводят?
Никто не ответил. Альгары в Вессене растет предостаточно, но Клаус понятия не имел, что в этом мире добыть огонь так легко. Он шел, сперва не особенно задумываясь куда, потом выбрал направление и постарался придерживаться его, ориентируясь по солнцу. К середине дня Клаус нашел ручей и впервые в жизни напился из открытого водоема.
— А что, быт налаживается? — спросил он у своего отражения и у рыбок, снующих между камней. — Хотя я, наверное, спешу с выводами.
До темноты Клаус следовал за изгибами ручья, справедливо рассудив, что тот выведет его к реке. Зачем ему понадобилась река? Затем, что, оказавшись в неизвестном месте, естественнее всего начать искать людей. А люди любят селиться у рек: там много рыбы, вкусной, легко приготовляемой рыбы… Клаус очень хотел есть. Лягушек, что в изобилии жили на берегах ручья, он пока трогать не собирался, а вот рыбку величиной с ладонь попытался палкой выгнать из-под камня.
Тут-то он, близорукий, и увидел впервые водяного паука. Крупный, шустро бегающий по дну — Клаус сначала принял его за речного краба и затеял охоту. К счастью, едва он ступил в воду, из-под камней во все стороны кинулись еще штук шесть подобных тварей, и естественный испуг горожанина выгнал счастливца на берег. Потом он узнал, что от укуса водянки конечность распухает так, что ей невозможно пользоваться не менее недели.
Клаус осторожно умылся, сел на траву и постарался сосредоточиться. Похоже было, что он не умер, и если все происходящее галлюцинация, то это еще требовалось доказать. Насекомые жалили его с, удовольствием, тело уже обильно покрывали расчесанные полосы. Крупный хищник встретился лишь однажды, но Клаус никого не мог разглядеть толком: без очков, он все видел, как в тумане.
— Я не был на этой планете, бормотал он. — Не Кирра, не Эль-Греко, не Земля. Они куда-то меня закинули. Возврата нет, сказали… Ладно, если это чужой мир, то или мне здесь ничто не угрожает, или меня убили. Когда сдохну — вопрос времени. Если не найду людей. Вместе можно выжить. Построить дом у реки…
Темнело. Клаус пошел к деревьям, чтобы нарвать листьев, и только тут понял, что лес изменился. Там, где он очнулся или появился, было светло, между стволами достаточно пространства, трава кем-то подъедена. Здесь — дикие сплошные заросли. Из-под ног с шуршанием уползло нечто, очень похожее на змею. Клаус отошел в сторону, чтобы не сердить гадов, принялся рвать широкие листья и ухватил рукой какое-то насекомое, зеленое и плоское.
Тварь его не укусила, но напугала. Клаус выронил охапку зелени, отшатнулся и влез затылком в прочную клейкую паутину. Стал выпутываться и увидел спешащего вниз по стволу паука размером с собственную голову. Тут уж он завизжал и кинулся назад, к ручью, на узкую полоску заболоченной почвы.
Змеи, конечно, должны были водиться и здесь. Змеи любят тепло, вспомнил Клаус. Подползут погреться из лучших побуждений, а когда он во сне повернется… Но еще хуже пауки! Клаус крутился на месте, подолгу вглядывался в траву у себя под ногами, стучал палкой, отгоняя невидимых врагов. Это была еле сдерживаемая истерика.
«Нельзя, нельзя! — повторял он себе, но не мог остановиться. — Они же не могли тебя вот так бросить, эти чертовы гуманисты общественные, не могли! Нет такого закона! Если только кто-нибудь узнает… Если хоть один журналист или даже родственники чьи-то…»
