Геннадий Прашкевич - Костры миров (сборник)
Я умирал.
Я знал, что умираю.
Я не мог двинуть ни одним мускулом, не мог даже застонать, а спасение, я чувствовал, крылось только в этом, я беззвучно, я страшно, без слов вопил, пытаясь пробиться сквозь сон к дальнему, пробивающемуся сквозь птичью речь, крику:
— Хвощинский!
И грохот.
Крик, а за ним грохот. Далекий грохот, обжигающий нервы нечеловеческой болью.
— Хвощинский!
Я вырвался из сна.
Я сумел застонать — и всплыл из ужаса умирания.
Серый пакет лежал под дверью, в номере было сумеречно, горел только ночник. В дверь явно колотили ногой, незнакомые испуганные женские голоса перебивались рыком Юренева:
— Где ключи? Какого черта! Дождусь я ключей?
И снова удары ногой в дверь:
— Хвощинский!
Меньше всего я хотел видеть сейчас Юренева. Не ради него я приехал в Городок, незачем было Юреневу ломиться в мой номер, как в собственную квартиру. В некотором смысле ведомственная гостиница, конечно, принадлежала и Юреневу, то есть научно-исследовательскому институту Козмина-Екунина, малоизвестному закрытому институту, но все равно ломиться Юреневу ко мне не стоило: два года назад мы расстались с ним вовсе не друзьями.
Не отвечая на грохот, не отвечая на голоса, едва сдерживая разрывающееся от боли сердце, я добрался до ванной. Ледяная вода освежила. Возвращаясь, я даже поднял с пола пакет и бросил его на тумбочку. Все потом. Сперва нужно прийти в себя, отдышаться.
Собственно, в гостиницу я попал случайно.
Я приехал вечером, идти было некуда, вот я и поднялся в холл — только для того, чтобы позвонить по телефону. Толстомордый швейцар сразу ткнул толстым пальцем в объявление, отпечатанное типографским способом: «Мест нет», и так же молча и презрительно перевел толстый палеи левее: «Международный симпозиум по информационным системам».
Я понимающе кивнул:
— Мне позвонить…
Толстомордый швейцар раскрыл рот.
Пари готов держать, я знал, что именно хочет сказать швейцар, но, к счастью, вмешалась рыжая администраторша. Если быть совсем точным, рыжей была не администраторша, а ее парик. Не понимаю, как можно надевать парик в жаркий июльский день, но все равно администраторша оказалась добрее, чем толстомордый швейцар:
— Звоните.
Я бросил монету в автомат.
Длинные гудки…
Зачем вообще носят парики? Почему парики носят даже летом? — размышлял я. Почему в швейцары, как правило, идут бывшие военные? У них что, пенсия маленькая?
В трубке щелкнуло. Незнакомый мужской голос произнес:
— Слушаю.
— Андрея Михайловича, пожалуйста.
— Кто его спрашивает?
— Хвощинский.
— Изложите суть дела.
Я удивился:
— Какую суть? Личное дело.
— Позвоните по телефону ноль шесть, ноль шесть… — Две первых цифры подразумевались. — Вам ответит доктор Юренев.
— Зачем мне Юренев? Мне нужен Козмин. Мне нужен Андрей Михайлович.
Но трубку уже положили.
Я удивленно присвистнул.
Рыжая администраторша смотрела на меня из-за стойки со странным, даже с каким-то подозрительным интересом. Их тут всех, наверное, окончательно засекретили, подумал я. Швейцар в дверях шумно зевал, ожидая, когда я проследую мимо, чтобы высказать мне накопившиеся в нем соображения.
Я набрал номер Ии. Не хотел ей звонить, не собирался, но набрал. И даже обрадовался, когда ответила не она, а все тот же незнакомый мужской голос:
— Слушаю.
— Ию Теличкину, пожалуйста.
— Кто ее спрашивает?
— Хвощинский.
— Изложите суть дела.
Я еще больше удивился:
— Что за черт? Всего лишь личное дело.
— Позвоните по телефону ноль шесть, ноль шесть. Вам ответит доктор Юренев.
— Мне не нужен доктор Юренев!
Но трубку уже положили.
Я тоже повесил трубку, не Юреневу же, в самом деле, звонить, и задумался. Решил, пойду к ребятам в газету, разыщу кого-нибудь из знакомых, устроят. Не хотел я звонить Юреневу.
— Господин Хвощинский!
Я обернулся.
Рыжая администраторша улыбалась очень сладко, очень загадочно. Она даже привстала из-за стойки, что явно сбило с толку толстомордого швейцара. Он даже перестал зевать, пытаясь сообразить, что, собственно, происходит?
— Что же вы так, господин Хвощинский?.. — администраторша, несомненно, слышала каждое слово, сказанное мною в трубку. — Мы вас ждем, мы вас давно ждем, номер на вас заказан…
— Заказан? — удивился я.
Она глянула в лежащие перед нею бумаги:
— Уже месяц как заказан. Так и стоит пустой… — Администраторша так и ела меня голубыми пронзительными глазами, пытаясь понять тайну моего пустующего номера. — Вы сейчас, наверное, прямо из-за кордона?
— Нет, — ответил я, прикидывая, могла ли она ошибиться и чего мне может стоить ее ошибка. — Я сейчас не из-за кордона.
— Да это неважно, — махнула рукой администраторша. — Юрий Сергеевич так и распорядился: держать номер для Хвощинского. Когда, дескать, явится, тогда и явится. Я говорю: как же так, Юрий Сергеевич? Почему пустовать номеру? А Юрий Сергеевич: и пусть пустует!.. А вас нет и нет… Только сейчас нечаянно и услышала, что вы Хвощинский!.. Дмитрий Иванович, да?.. Писатель, да?..
Я кивнул.
— А вещи? — спросила администраторша.
— На крылечке, — пояснил я. — Всего-то сумка спортивная. С сумкой меня швейцар вообще бы не пропустил.
— Да ладно, ладно, Дмитрий Иванович, — взмахнула администраторша сразу обеими руками. — Я ведь все слышала… Теличкина, Козмин… Я сразу все поняла… Мне Юрий Сергеевич настрого приказал: Хвощинский появится, сразу в номер. А если там кофе или еще что, сразу к дежурной по этажу. Вы же у нас проходите в гостинице как иностранец.
И закричала строго швейцару:
— Никитыч! Чего стоишь? Вещи в номер Хвощинского!
Фокусы Юренева, подумал я.
Провидец…
Но сейчас, сидя на диване, чуть освеженный ледяной водой, но все еще разбитый, я чувствовал лишь злое недоумение: какого черта Юренев ломится ко мне в номер среди ночи? Я сознавал, что из моего смертельного сна меня выдернул именно шум, поднятый Юреневым, но все равно… Третий час ночи!
Испуганные приглушенные женские голоса, рык Юренева, катящийся по коридору:
— Ключи! Где ключи?
Сердце медленно успокаивалось, боль уходила.
— Ключи, вашу мать! Будут ключи когда-нибудь?
— Таньку сейчас найдут, Таньку! — оправдывались, суетились за дверью приглушенные женские голоса. — У Таньки ключи. Сейчас ее найдут, Таньку.
