Ольга Онойко - Доминирующая раса
— Местеры, местра, прошу пройти со мной, — он явно произносил эти слова не первый раз. Даже не впервые за сегодняшний день. — Сведения о вас получены. Вы подтвердите свою личность, и вам выдадут направление на место…
Мы стояли тесной группой, с чемоданами и сумками. Малыш оглядывался, напряженно вслушиваясь. Он почуял своих.
Мне стало страшно.
Сколько времени я не видела ни одного экстрим-оператора, кроме того, что в зеркале… Я не знаю, семитерранки они или нет. Это неважно. Академия Джеймсона на свете одна. Все операторы вышли из ее стен.
«Когти, зубы, хвост». «Он — необыкновенный, он самый! лучший! в мире крокодил…»
Малыш уже с кем-то здоровался по-своему, не рассматривая полдюжины переборок как преграду. У них, нукт, с этим просто. Наивное создание хвасталось тем, что у меня совершенно белая голова, ни у кого такой нет; прочие наивные создания, судя по ответам Малыша, возмущенно перечисляли достоинства собственных подружек. И наверняка часть диалога доставалась самим хозяйкам, которых мне еще предстояло увидеть…
Мне предстоит участвовать в бою. Рядом с ними.
Малыш, я тебя пну сейчас!
— Пожалуйста, не волнуйтесь, — усталым голосом говорил офицер, повторяя заклинание, которое, должно быть, читал всем новоприбывшим. — Наши сканеры еще не берут объект. По данным разведчиков, объект войдет в область Терр через двадцать часов. До непосредственной встречи более пяти суток.
Да. Об этом спрашивают все.
Увидев Малыша, Морган почему-то решил, что его мать — Шайя. А может, просто пошутил, заявив: «Я был близко знаком с твоей мамой, крошка!»
Аджи бы зарычал. Зубы показал. Аджи вообще любил, чтобы от меня держались подальше. Ему слишком часто приходилось меня защищать. У Малыша опыта куда меньше. И характер совсем другой.
То ли у Моргана свое собственное чутье, то ли отчаянная голова Морган.
Когда я улыбнулась, он смотрел на меня.
Я подумала, что если он останется жив, то сертификат ему заменят. Или не заменят. Мне кидали надежду, как кость собаке; я сама понимала, что врут, но брала, как собака же…
— Ладно, — сказал Морган. — Пойду, что ли, сдамся врачам. А там…
Что — «там», освещено не было, потому что великолепный местер Стюарт развернулся, закинул на плечо сумку в полсебя размером, и с неожиданной уверенностью зашагал к лифту, бросив через плечо: «еще увидимся».
Спина у него была широченная. И загривок — тяжелый, бычий.
Я вдруг подумала, что у ррит такие вот загривки. Но шея длиннее, чем у людей, и оттого они не выглядят грузными. Они вообще очень легкие при своих размерах, ррит. Двигаются быстро, — так, что человек порой не успевает отследить начальную точку. Конечную не успевает определить уже по другой причине…
Морган. Ты смелый. И умный. И это очень на тебя не похоже, — заявить, что не хочешь проливать красную кровь и едва ли не тут же наняться стрелять в солдат… Хотя случается всякое. По двадцатисемилетней мне вряд ли можно было сказать, что меня вскоре казнят за тройное убийство.
Некоторое время спустя мы с Малышом отправились к тому же лифту — на жилую палубу.
И ничего страшного. Со мной перездоровались и перезнакомились, мы вместе посмеялись над моим хвастливым нуктой, девчонки порадовались за нас, что мы не оказались на борту погибшего каравана. От двадцати до пятидесяти лет, все они называли себя «девчонками»…
Я же помню. Так было всегда, это традиция, в которой я еще наставляла маленькую Эльсу. Странно это, возвращаться в прошлое, — самой изменившейся, почти чужой. И радость тяжела, потому что любая из тех, чье имя я еще не успела запомнить, может исчезнуть скоро…
Я тоже могу.
Мы все.
Вместе с этим исполинским кораблем, самым мощным в Галактике, вместе с объединенным флотом человечества, вместе с самим человечеством…
Так.
Хватит.
Малыша у меня отобрали и впихнули в вольер за переборкой. Прежде я с такими порядками не сталкивалась, и очень удивилась. Это психологи намутили, оказалось, в заботах о нашей человеческой и женской натуре. Чтобы хвостатое биологическое оружие не превращалось в сексуальный фетиш, что ли? Я вспомнила местера Хейнрри с его тестами и беседами, и почти разозлилась.
«Да брось! — сказали мне. — Они же как дети, пускай там пообщаются между собой».
И то правда.
А вообще никогда бы не сказала, что нахожусь на военном корабле. Словно на дорогом заатмосферном лайнере, здесь не экономили пространства. Волейбол? Бассейн? Пожалуйста. Уютные спальни на шестерых, душевые, общий холл с коврами и диванами, киноэкраны, информационные базы, доступ ко всем последним новостям — хотя, строго говоря, отсюда и исходили все последние новости…
И гитара осторожно прислонена к стене в углу.
И еще — телещиты, имитирующие окна. Такие же, как на пассажирских кораблях. Продолговатые большие иллюминаторы, в которые глядит бесконечное звездное небо. Оно над головой, под ногами, везде. Полная иллюзия глубины: можно очень долго смотреть и думать о чем-нибудь.
Маленькие дети, впервые попавшие на корабль, верят, что это настоящие иллюминаторы. Я видела как-то — смуглая кроха с косичками трогала стекло ладошкой, тут же отдергивала и робко трогала снова, неотрывно глядя на огни звезд. В другой руке у нее была зажата кукла из серии «инопланетные подружки Барби», девочка-анкайи с настоящими пушистыми ресницами…
Повинуясь неожиданному желанию, я тоже прикоснулась к поверхности щита. Даже на ощупь «окно» было прохладнее стен, — таковы установки модели, обычной бытовой модели, какую можно поставить и в дом. И представлять, что там, за чуть-чуть прохладным стеклом, абсолютный ноль и чуждая человеку бездна…
Здесь, на борту военного корабля, представлялось еще, как от бездн идет враг. Идет не захватывать и покорять — уничтожать, мстить, и месть его справедлива.
Интересно, если б я это сказала вслух, что бы со мной сделали?
Да ничего.
Первую войну начали ррит. Мы отомстили. Это бесконечная цепь, которая закончится только уничтожением одной стороны.
Или двух.
Потому что чийенки тоже получат свое.
Я больше не испытывала приливов дикого страха, которые так меня изумляли, — ведь я всегда считала, что исключительно нервно устойчива, да и результаты всех тестов свидетельствовали об этом. Здесь страха не было. Возможно, броня «Гагарина» отгораживала от внешнего страха так же, как от космического холода и излучений. Возможно, дело было в экипаже и прочих.
Семитерране. Они не боялись.
Никто здесь не боялся.
