Айзек Азимов - Сны роботов
В доброе старое время королевский шут однажды увидел, что король умывается, согнувшись в три погибели над лоханью. Развеселившийся шут изо всех сил пнул священную королевскую особу ногой в зад. Король в ярости повелел казнить дерзкого на месте, но тут же сменил гнев на милость и обещал простить шута, если тот ухитрится принести извинение, еще более оскорбительное, чем сам проступок. Осужденный лишь на миг задумался, потом сказал: «Умоляю, ваше величество, о пощаде. Я ведь не знал, что это были вы. Мне показалось, будто это королева».
Меерхоф собирался перейти к следующему анекдоту, но тут его вызвали.
Собственно говоря, даже не вызвали. Гроссмейстеров никто никуда не вызывает. Просто пришла записка с сообщением, что начальник отдела Траск очень хотел бы повидаться с гроссмейстером Меерхофом, если гроссмейстеру Меерхофу не трудно уделить ему несколько минут.
Меерхоф мог безнаказанно швырнуть записку в угол и по-прежнему заниматься своим делом. Он не был обязан соблюдать дисциплину.
С другой стороны, если бы он так поступил, к нему бы продолжали приставать, бесспорно, со всей почтительностью, но продолжали бы.
Поэтому он перевел активированные цепи Мультивака в нейтральную позицию и включил блокировку. На двери он вывесил табличку «Опасный эксперимент», чтобы никто не посмел войти в его отсутствие, и ушел в кабинет Траска.
Траск кашлянул, чуть заробев под мрачной беспощадностью гроссмейстерского взгляда. Он сказал:
— К моему великому сожалению, гроссмейстер, у нас до сих пор не было случая познакомиться.
— Я перед вами регулярно отчитываюсь, — сухо возразил Меерхоф.
Траск задумался, что же кроется за пронзительным, горящим взглядом собеседника. Ему трудно было представить себе, как темноволосый Меерхоф, с тонкими чертами лица, внутренне натянутый как тетива, хотя бы на время перевоплощается в рубаху-парня и рассказывает смешные байки.
— Отчеты — это официальное знакомство, — ответил он. — Я… мне дали понять, что вы знаете удивительное множество анекдотов.
— Я остряк, сэр. Люди так и выражаются. Остряк.
— При мне никто так не выражался, гроссмейстер. Мне говорили…
— Да черт с ними! Мне все равно, кто что говорил. Послушайте, Траск, хотите анекдот? — Он навалился на письменный стол, сощурив глаза.
— Ради бога… Конечно, хочу, — сказал Траск, силясь говорить искренним тоном.
Ладно. Вот вам анекдот. Миссис Джонс разглядывает карточку с предсказанием судьбы, выпавшую из автоматических весов, куда бросил медяк ее муж, и говорит: «Тут написано, Джордж, что ты учтив, умен, дальновиден, трудолюбив и нравишься женщинам». С этими словами она перевернула карточку и прибавила: «Вес тоже переврали».
Траск засмеялся. Удержаться было почти невозможно. Меерхоф так удачно воспроизвел надменную презрительность в голосе женщины, так похоже скорчил мину под стать голосу, что уполномоченный ФБР невольно развеселился.
— Почему вам смешно? — резко спросил Меерхоф.
— Прошу прощения, — опомнился Траск.
— Я спрашиваю, почему вам смешно? Над чем вы смеетесь?
— Да вот, — ответил Траск, стараясь не терять благоразумия, — последняя фраза представила все предыдущие в новом свете. Неожиданность…
— Странно, — сказал Меерхоф, — ведь я изобразил мужа, которого оскорбляет жена; брак до того неудачен, что жена убеждена, будто у ее мужа вообще нет достоинства. А вы смеетесь. Окажись вы на месте мужа, было бы вам смешно?
На мгновение он задумался, потом продолжал:
— Подумайте над другим анекдотом, Траск. Некий шотландец опоздал на службу на сорок минут. Его вызвали к начальству для объяснений. «Я хотел почистить зубы, — оправдывался шотландец, — но слишком сильно надавил на тюбик, и вся паста вывалилась наружу. Пришлось заталкивать ее обратно в тюбик, а это отняло уйму времени».
Траск попытался сохранить бесстрастие, но у него ничего не вышло. Ему не удалось скрыть усмешки.
— Значит, тоже смешно, — сказал Меерхоф. — Разные глупости. Все смешно.
— Ну, знаете ли, — заметил Траск, — есть масса книг, посвященных анализу юмора.
— Это верно, — согласился Меерхоф, — кое-что я прочел. Более того, кое-что я читал Мультиваку. Но все же авторы этих книг лишь строят догадки. Некоторые утверждают, будто мы смеемся, оттого что чувствуем свое превосходство над героями анекдота. Некоторые утверждают, будто нам смешно из-за неожиданно осознанной нелепости, или внезапной разрядки напряжения, или внезапного освещения событий по-новому. А может быть, причина проще. Разные люди смеются после разных анекдотов. Ни один анекдот не универсален. Есть люди, которых вообще не смешат анекдоты. Но, по-видимому, главное то, что человек — единственный из животных, наделенный чувством юмора; единственный из животных он умеет смеяться.
— Понимаю, — сказал вдруг Траск. — Вы пытаетесь анализировать юмор. Поэтому и вводится в Мультивак серия анекдотов.
— Откуда вы знаете?.. Ясно, можете не отвечать: от Уистлера, Теперь я вспомнил. Он застал меня врасплох. Ну и что отсюда следует?
— Ровным счетом ничего.
— Вы не оспариваете моего права как угодно расширять объем знаний Мультивака и задавать ему любые вопросы?
— Вовсе нет, — поспешил заверить Траск. — По сути дела, я не сомневаюсь, что тем самым вы откроете путь к новым исследованиям, крайне интересным для психологов.
— Угу. Возможно. Но все равно, мне не дает покоя нечто гораздо более важное, чем общий анализ юмора. Я должен задать конкретный вопрос. Даже два.
— Вот как? Что же это за вопросы? — Траск не был уверен, что Меерхоф захочет ему ответить. Заставить его нельзя будет никакими силами.
Но Меерхоф ответил:
— Первый вопрос такой: откуда берутся анекдоты?
— Что?
— Кто их придумывает? Дело вот в чем. Примерно месяц назад я убил вечер, рассказывая и выслушивая анекдоты. Как всегда, большей частью рассказывал я, как всегда, дурачье смеялось. Может быть, находили анекдоты смешными, а может быть, просто меня ублажали. Во всяком случае, один кретин позволил себе хлопнуть меня по спине и заявить: «Меерхоф, да вы знаете анекдотов больше, чем десяток моих приятелей». Он был прав, спору нет, но это натолкнуло меня на мысль. Не знаю уж сколько сот, а может, тысяч анекдотов пересказал я за свою жизнь, но сам-то наверняка ни одного не придумал. Ни единого. Только повторял. Единственный мой вклад в дело юмора — пересказ. Начинаем с того, что анекдоты я либо слыхал, либо читал. Но источник в обоих случаях не был первоисточником. Никогда я не встречал человека, который похвалился бы, что сочинил анекдот. Только и слышишь: «На днях мне рассказали недурной анекдот». Или: «Хорошие анекдоты есть?»
