Евгений Прошкин - Магистраль
Пастор набрал на своем приборе какую-то дату, затем быстро откатился в сторону и, не поднимаясь, стартовал, Олег немного помедлил и тоже достал синхронизатор. Слева на ухабистой грунтовке уже показались «Жигули» и урчащий мусоровоз. Смотреть, как тела закидывают в грязный кузов, Шорохов не хотел. Он невольно подумал, что однажды такая же участь постигнет и его. Когда создатели программы увидят, что он не собирается ее выполнять… Но это не сейчас. Когда-нибудь позже. А пока…
Пока он был нужен, и не только Асе. Он был нужен Службе, не исключено — кому-то на самом верху. Пастор пришел не как палач. Пастор пришел как охрана.
Это открытие Олега не удивило. Собственно, это и не было открытием. Просто ему намекнули: «Парень, ты наш. Случайно рождаются мыши и люди, а ты появился как проект Службы. Ты существо рукотворное. Не забывай об этом».
Олег и не забывал.
* * *Дверь он еле открыл — руки были заняты пузатыми пакетами с едой, новой одеждой для Прелести и всякими полезными вещицами, вроде набора магнитных картинок. Не то чтобы Шорох пытался таким образом очаровать Асю — просто ему нравилось проявлять заботу.
Прихлопнув дверь ногой, он прошел на кухню и недоуменно остановился. На столе лежала записка. Олег почувствовал озноб — физический, вполне осязаемый. В квартире действительно было холодно.
Бросив сумки на пол, он ринулся в комнату. Сдвинутые на край шторы покачивались от ветра — окно было открыто. Шорохов, свесившись, выглянул на улицу — снег под домом был чистым, неутоптанным. Олег задрал голову вверх, ожидая увидеть то ли веревку на крыше, то ли что-то еще, и, не увидев, лунатически вернулся к записке.
«Милый Шорох!..»
Он нащупал зажигалку и опустился на табурет.
«Собиралась уйти по-английски, да не смогла. Наверно, эта чертова программа на меня давит. Но я ее все-таки победила. Я ухожу, Шорох. Мне трудно это делать, ведь я тебе доверя…»
После перечеркнутой буквы «ю» в конце слова было дописано «ла». «Доверяла». Вот так…
«Я много о тебе знаю, но все эти знания у меня из программы. Программу составляла Служба. Если не верить Службе, то не верить и тебе. А если тебе все-таки верить… В общем, ты меня понял, Шорох. Опять какое-то кольцо выходит. Такое впечатление, что вся наша жизнь — это большой замкнутый круг. Или маленький?… Я устала в этом разбираться. Мне надоело смотреть тебе в спину и ждать, когда же ты толкнешь меня на мой „бессмертный подвиг“. Ведь для этого ты все и затеял, я догадалась. Наша программа — это то, что мы ДЕЛАЕМ, а не то, чего мы НЕ ДЕЛАЕМ, хотя, кажется, могли бы… Я надеюсь, ты этого не понимаешь, Шорох. Если же ты совершил это намеренно, то гореть тебе в аду, мой несостоявшийся напарник и мой…»
Следующая строка была замарана так жирно, что Олег не смог ее разобрать даже на просвет.
— Дура!! — заорал он в потолок. — Куда я тебя толкал?! Какой еще подвиг? Тебе совсем чуть-чуть оставалось… Последний день! Дура… дура, блин…
Шорохов снова сходил к открытому окну и убедился, что до крыши Прелесть не добралась бы. Стены были гладкие, покрытые белесой изморозью. Высунувшись по пояс, он обнаружил, что уплотнитель из панельного шва вырван и кривой колбасой мотается метрах в трех, уже под чужим балконом. На ржавых поручнях мелкими сугробиками лежал снег, лишь левее, в самом углу, его не было.
Олега бросило в жар. Он представил, как Прелесть шла по скользкому стыку, держась за голые стены, — на высоте двенадцатого этажа, когда один взгляд вниз может стоить жизни. В их квартире балкона не было, но если б и был, сам Шорохов вряд ли рискнул бы перелезть. А тут — три метра… В какой-то момент Асе нужно было оторвать руку от подоконника и двигаться к перилам без всякой страховки. Ни один нормальный человек не отважится на это, если у него не будет особой, запредельной причины. У Аси такая причина была. Она плакалась, что ей охота на улицу… Когда желание погулять пересиливает инстинкт самосохранения, — вряд ли это обычный каприз. Программа. Все-таки эта Программа еще работала — сбитая, отрефлексированная и тем самым почти нейтрализованная. Но продолжающая куда-то вести…
Олег рванулся в прихожую, но, решив, что соседей лучше не трогать, поступил иначе: запер дверь на второй замок. Синхронизатора у Аси не было, Шорохов мог застать ее в любой точке — опередить и на час, и на два, и на сутки.
Квартиру выстудило не сильно, значит, окно открылось недавно. Возможно, полчаса… Олег задал сорок минут, потом прибавил еще двадцать. Лучше раньше, еще в процессе сочинения письма. Как там у нее? «Надоело ждать, когда толкнешь меня на подвиг…». Дура. Вот, дура-то!..
Шорохов погасил окурок и ткнул в «Старт».
Огромная сковорода соскочила с плиты и, упав на пол, дымно прижгла линолеум. Ломтики недожаренной картошки разлетелись по всей кухне.
— Ты что?! — взвизгнула какая-то женщина в затрапезном халате и в длинных шерстяных носках, смахивающих на валенки.
— Не «что», а «кто»… — буркнул Олег, — И не «ты», а «вы»…
Он почти не удивился. Расстроился — да, но это было совсем другое.
— Вы тут живете?
— Я-а-а? — протянула женщина и вдруг возопила. — Костя! Ко-остя!!
Шорохов грустно кивнул. Что-то подобное он уже проходил — и с собственной квартирой, и с Дактилем в бункере. Поэтому и сейчас особого потрясения не испытал — лишь тоску от мысли, что Асю он уже не найдет, нигде и никогда.
Из комнаты послышались шаркающие шаги, не иначе — Костины.
— Давно вы здесь? — осведомился Олег.
— Но-о!.. — с угрозой проревел взлохмаченный мужик в тельняшке. У него были мощные кулаки, и он был порядочно пьян.
Осознав, что спокойного разговора не получится, Шорохов выстрелил и обернулся к халату в валенках.
— Давно здесь живете? — снова спросил он.
Женщина проследила за Костиным падением и крупно затряслась. Неожиданно нагнувшись, она сгребла с пола горсть картофельных кусочков.
— Давно?! — рявкнул Олег.
— Год… полгода… — выговорила женщина. Потом посмотрела на один из ломтиков, весь облепленный волосами и нитками, и бессмысленно положила его в рот. — Месяцев восемь…
Еще хуже… Стало быть, они с Прелестью исчезли из этой квартиры не сегодня и не вчера. В новой редакции они вообще не могли здесь поселиться.
— Костю не трогайте, скоро сам очухается, — сказал Олег.
Выйдя на улицу, он добрел до замороженной песочницы и присел на бортик. Искать Асю где-то поблизости было бессмысленно. У них осталось общее время, но что касается пространства… она могла находиться где угодно.
Кажется, Шорохов начал их ощущать — изменения естественного хода событий. А он-то сомневался, влияют ли они на что-то… Влияют. Но, чтобы их разглядеть, надо быть не просто вырванным из магистрали, надо быть оторванным от всего. Вот тогда ты их почувствуешь — отличия между разными редакциями настоящего. Но еще раньше поймешь, что тебя это уже не касается.
