Виктория Гетто - Волк. Юность.
Те, наконец, спрыгивают на чисто выметенный камень двора, разминают затёкшие ноги.
— Зовите остальных.
Из саней появляются тушурцы. Наши сервы, которыми уже до отказа забит двор, даже шарахаются в сторону, кроме моей мамы и её компаньонок. Уж больно лица приезжих не похожи на них…
— Мама, это мои спутники. Лекарь Долма, его жена Гуль, внучка Шурика. Их нужно поселить в хорошие покои. А это — Каан, служанка Аами.
Все названные по очереди кланяются на тушурский манер, касаясь ладонью правой руки лба, груди и живота поочерёдно. Продолжаю:
— Вот эта девушка — Льян, племянница герцога Юга. Она у нас немного погостит, а потом поедет к своему дяде. Ну, вот эти близняшки — сёстры Тумиан. Лиэй просила позаботиться о них…
Мама всё понимает с полуслова, и тут же раздаёт приказания. Людей уводят внутрь замка, а я, проводив их взглядом, спрашиваю:
— Ооли заболела?
Доса Аруанн машет рукой:
— Чур тебя, скажешь тоже! Она просто устала. Идём скорее!
Выхватывает у меня Аами, берёт её на руки:
— Пойдём знакомиться с твоей мамой и…
Обрывает фразу. Что — то матушка темнит… Мне становится тревожно… Похоже, что с моей женой что — то не так… Быстро поднимаемся наверх, идём по устланному толстым войлоком коридору. Внутри башни очень тепло. Хм… Впрочем, саури любят это. Может, я зря боюсь, и жена просто действительно устала? Мало ли что? Она тянет сейчас на себе всё графство… Чуть слышно звякает колокольчик над дверью в мои покои. Двери раскрываются, и я слышу уже почти забытый голос:
— Мама, это вы?
Занавеска, прикрывающая по принятой у ушастых манере, вход в спальню, откидывается, и на пороге появляется… Появляется… Она смотрит на меня припухшими ото сна глазами, ещё не поняв, действительно ли это я, или ей кажется? Моя жена изменилась. Что — то в ней не так, но я не могу понять, что… Саури едва слышно вскрикивает, кусая себя за руку, а я, забыв обо всём, делаю стремительный шаг вперёд и, обняв её, подхватываю на руки, жадно целуя её в губы. И… Её руки обвиваются вокруг моей шеи. Ответный поцелуй жены не менее страстен, чем мой. Ооли лишь выдыхает:
— Любимый мой…
А её глаза… Её волшебные, огромные светлые глаза манят и дразнят меня… И вдруг я слышу тихое кряхтение, а мгновение спустя, негромкий плач. Саури тут же отпускает меня, ловко выворачивается из объятий и стремительно скрывается обратно в спальне. Какого… Я влетаю следом, и… Не может быть… Как же так… Откуда?! Ведь её невинность досталась мне! Как?! Моя жена склонилась над колыбелью, в которой машет ручками укутанный в пелёнки младенец, затем вынимает малыша, поворачивается ко мне. На её лице одновременно и смущённая, и гордая улыбка. Изменила, да ещё и хвастается?! Гнев вскипает во мне, но тут я замечаю, что в этом ребёнке что — то не так… Да, он закутан по грудь, но его ручки и головка свободны… Его ушки заострены. Но вот глаза… Глаза… Но они же мои!!! У саури таких глаз не бывает! Просто не бывает! А сзади раздаётся шёпот:
— Ооли родила месяц назад. У тебя девочка, Атти. Ещё одна…
— Девочка? Но… Как… Это же…
Жена подходит ко мне, я вижу потёки молока на её груди под тонкой рубашкой. Теперь она смущается.
— Я тоже так думала… Что это невозможно… Ведь мы разные… Но ты забыл, что не совсем человек, супруг мой?
Нижайший меня побери! А ведь действительно… Получается, что между нами… Что у меня и Ооли возможны общие дети? Значит, у нас будет нормальная, полноценная семья?! С детьми и всеми радостями жизни? Высочайший, благодарю тебя за это чудо! Но тут моя жена замечает выглядывающую из — за платья мамы Аами. Её губы сжимаются в ниточку, и она цедит:
— Ты кто?
Я улыбаюсь ей в ответ, потом бережно прижимаю к себе жену и ребёнка на её руках, шепчу в острое ушко, торчащее из — под перепутанных со сна волос:
— Спрашивай на родном языке, милая…
Мгновенный взгляд на меня, недоверие, потом моя саури произносит на своей речи:
— Девочка, ты из Истинных Кланов?
Аами стягивает с себя пушистую шапочку-таблетку, кланяется на тушурский манер, и я вижу, что ответа уже не надо. Уши малышки — точная копия тех, что имеет моя жена…
— Я — младшая из рода Ас Самих ур Хейал ти Моори…
— Что?! Повтори сейчас же! Повтори! Слышишь?!
Девочка напугана, но чётко произносит:
— Я — Аами Ас Самих ур Хейал ти Моори. Младшая.
— Матерь Богов…
И я замечаю, как из глаз жены появляются слёзы.
— Вы знакомы?
Она натужно сглатывает, потом выдавливает из себя:
— Получается, что она дочка моего пропавшего без вести старшего брата…
В это время ребёнок на её руках вдруг громко плачет и начинает махать своими ручками. Всё мгновенно забыто, и Ооли отталкивает меня:
— Иди, мойся, баня топится всегда, Волк Парда. А я покормлю нашего ребёнка…
Моя жена явно смущается. Отвыкла. И, кажется, я прощён…
— Хорошо.
Делаю шаг назад, ведя впереди себя старшую дочку, уже старшую, но в дверях замедляю шаг и оборачиваюсь, Ооли тут же поднимает повыше уже вовсю чмокающую малышку, чтобы прикрыть обнажённую грудь, заливается краской, и тут я произношу:
— Я люблю тебя, жена моя.
…Её глаза расширяются больше всяких пределов, губы что — то беззвучно шепчут, потом она машет кистью — мол, иди. Подчиняюсь, выходя в зал, где уже меня ждёт улыбающаяся мама. При виде непокрытой головки Аами с её ушками, доса Аруанн облегчённо вздыхает:
— Всё в порядке, милая?
Затем смотрит на меня. Спустя пару минут машет рукой, спрашивает:
— Тебе не говорили, что твоя улыбка напоминает гримасу блаженного?
Спохватываюсь, снова надеваю привычно спокойную маску, хотя это неимоверно тяжело.
— Ооли сама кормит нашу дочь?
Мама вздыхает:
— Не всегда. Иногда приходит кормилица. Но ухаживает за ребёнком только она сама.
И спустя мгновение добавляет:
— Атти, как я рада, что ты вернулся живой и здоровый, и у тебя с Ооли есть ребёнок…
Смахивает, отвернувшись, слёзы счастья, потом спохватывается, обращаясь к Аами:
— Хочешь кушать, маленькая?
Перевожу, но девочка отрицательно мотает головой:
— Мы с Каан поели перед самым замком.
Доношу её слова до матушки. Та на мгновение задумывается, потом сияет радостная и счастливая улыбка:
— А хочешь, мы пойдём в баню?
— Баня? А что это такое?
Тут и я закатываю глаза и тяну:
— Баня — это — о-о-о-о…
Мама снова спохватывается:
— Так, Атти, живо мыться с дороги. От тебя потом несёт!
Смущённо улыбаюсь:
— Ма, прости, зима же. Помыться негде… Да мы все грязные…
