Кир Булычев - Последняя война (сборник)
— Все будет в порядке, — сказал Бауэр Снежине. Он очень хотел, чтобы все было в порядке.
— Прошу лишних уйти, — произнес Павлыш. — Пожалуйста, уйдите. Помощи от вас никакой, а разговариваете.
— Мы не будем разговаривать, — заверила Снежина.
— Пойдем, — предложил ей Бауэр. — На мостике есть экран. Павлыш тоже волнуется.
А когда они поднимались на мостик, он сказал Снежине:
— Я ведь тоже мог оказаться на этом столе. Мое счастье, что Ранмакан плохо управлялся с пистолетом.
— Вполне достаточно, чтобы убивать, — съязвила Снежина.
Бауэр открыл дверь на мостик и вдруг улыбнулся.
— Чего ты? — удивилась Снежина.
— Как быстро люди приспосабливаются к новым условиям жизни! Еще месяц назад, случись такое, корабль был бы во власти безнадежного горя. Погиб капитан. А теперь: как бы еще чего не случилось? То есть говоришь о мастере как о пострадавшем в катастрофе, но абсолютно живом человеке.
— Не мели чепухи, — обиделась Снежина. Ей сейчас не хотелось философствовать. — Конечно, капитан будет жить.
Кудараускас включил экран лаборатории и, пока члены экипажа рассаживались, спросил:
— А где Ранмакан?
— Кто знает? — сказал Бауэр.
— Надо будет догнать его. Он погибнет.
— Я бы его снова не оживляла. Должно же быть наказание, — сказала Снежина.
— Постарайтесь понять, — возразил Павлыш. — Он просто нам не поверил. Решил: мы враги.
— А вдруг он сумасшедший? — спросил Кудараускас. — Не в нашем смысле, а сумасшедший, как и все другие жители планеты. Охваченный стремлением убивать.
— Мы привезли еще одного человека, — вспомнил Бауэр. — С дальнего острова. Завтра-послезавтра увидишь, что и здесь люди бывают разные.
— Ты уже уверен?
— Я давно уверен.
Биологи включили аппаратуру. С мостика экран показывал их сверху, как показывают операции в хирургическом театре для студентов. Все замолчали.
Открылась дверь, и тихонько вошла тетя Миля.
— Я с вами посижу, — шепотом сказала она. — Одной нехорошо.
— Садитесь, конечно. — Зенонас подвинул ей кресло.
По внутренней связи раздался голос Лещука из двигательного отсека.
— Зенонас, подключи нас к лаборатории. Ничего не слышим.
— Там пока слышать нечего, все идет как надо, — заметил Зенонас. — Включаю.
Еще через десять минут Вас склонился над колпаком операционного стола и сказал Павлышу:
— Кожные покровы начинают восстанавливаться.
— Ну вот, — сказал Бауэр.
— Сердце, — проговорил Аро. — Пульс семьдесят, наполнение нормальное.
— Будет жить, — произнес Павлыш громче, чем следовало говорить в операционной.
— Подождите, — остановил его Вас. — Не надо шуметь раньше времени. Я полагаю, что экран можно отключить. Через несколько минут операция будет закончена, и еще через два часа мы разбудим капитана Загребина в госпитале. Вы сможете его навестить.
Корона Вас отключил экран.
…Через два часа капитан, смущенно улыбаясь, лежал в госпитале на той самой койке, которую так недавно занимал его убийца, и принимал импровизированный парад экипажа. У изголовья его стоял корона Вас и похлопывал от удовольствия губами широкого рта. Он радовался не только тому, что капитан жив, здоров и ничем не отличается от прежнего Загребина, но и тому, что пришедшая одной из первых тетя Миля пожала короне руку.
— Спасибо вам, доктор. Без вас мы бы осиротели.
Малыш, когда подошла его очередь, приблизился к Вас и спросил у него шепотом, придерживая карман:
— Курить мастеру можно?
— Конечно. Если Павлыш разрешит. Он же здесь хозяин.
Павлыш благодушно кивнул головой. Малыш вытащил из кармана любимую пепельницу мастера и пачку сигарет.
— Вам можно, — поставил он пепельницу на тумбочку у кровати.
Загребин посмотрел на сигареты, вспоминая, зачем они могли ему понадобиться, потом вспомнил и ответил:
— Спасибо, как-то не хочется.
Малыш даже вздрогнул. Такого с капитаном «Сегежи» просто быть не могло. Малыш подозрительно посмотрел на обоих биологов. Во взгляде его ясно читалось: «Что вы сделали с мастером?»
— Когда восстанавливали легкие, очистили их от никотина, — объяснил корона Вас. — Возможно, поэтому.
Но Малыш продолжал смотреть на Вас в упор, и тогда тот, догадавшись, добавил:
— Нет, больше никаких расхождений со старым Загребиным не будет. Не должно быть.
— Может, все-таки закурить? — спросил Загребин. — Нет, не хочется.
Корона Вас был прав. Во всем остальном капитан остался таким же, как прежде. Только бросил курить. И Снежине, которая вечно забывала сигареты, не у кого было их просить на мостике в вахту Загребина.
Павлыш потом как-то говорил Снежине, что он не заметил, чтобы Вас специально очищал легкие капитана от никотина. Тем более если учесть, что курение — наркотическая привычка и закрепляется она в мозгу, а не в легких. Просто-напросто корона Вас не выносит табачного дыма, уверял Павлыш, и при этом он очень деликатное создание и никогда вслух своих претензий не высказывает. Вот и отключил потихоньку клетки, ведающие у капитана страстью к курению.
2
На поиски Ранмакана «Еж» вышел на следующее утро. Кудараускас уговаривал Бауэра взять с собой оружие, но тот отказался. Кудараускас даже поспорил с ним.
— Ты пойми, — говорил он. — Пойми меня правильно. В крайнем, самом крайнем случае, если ты убьешь его — мы оживим снова. А так ты рискуешь и своей жизнью, и жизнью Малыша, который едет с тобой.
— Антипин соорудит силовое поле на вездеходе. Это первое. А второе — тебе приходилось умирать? Хоть полраза, хоть четверть раза? Ты думаешь, это просто: умер, и все? А впрочем, не веришь мне, поговори с Загребиным.
Кудараускас представил лицо капитана и ответил:
— Я не спорю. Если силовое поле будет, пожалуйста…
Отъезд «Ежа» задерживался. Антипин с роботами мастерил установку. Бауэр углубился в карты, чтобы выяснить возможный маршрут Ранмакана. Решили сначала осмотреть порт и склады — родные места Ранмакана. Если там его не найдут, придется перенести поиски на холмы.
— Меня что волнует… — говорил Малыш Бауэру, когда они спускались к машине. — Ведь он же должен есть и пить. Никаких запасов такого рода в скафандре нет. Значит, он, чтобы съесть что-нибудь, снимет шлем и получит смертельную дозу.
— Надеюсь, он не найдет ничего съестного на этой чертовой планете, — ответил Бауэр.
Ему совсем не хотелось ехать на поиски убийцы, но он сам вызвался в них участвовать, потому что считал себя (как, впрочем, и большинство членов экипажа) виноватым в случившемся. Бауэру намного интереснее было бы присутствовать при оживлении «отшельника».
