Лента Ососкова - История вторая: Самый маленький офицер
Сквозь приплясывающий мир всплыло лицо Кондрата. Участия в нём не было ни на грамм.
— Мне не перечат, Маська, — напомнил он так спокойно, будто они гуляли под ручку. По лесным тропинкам, с грибной корзинкой.
Сивка помотал головой и попытался встать, но живо вновь оказался внизу, а напротив него сидел Кондрат и поглаживал горбинку на носу.
— Сиди тише, и я, Бог даст, о тебе забуду, — посоветовал он, похожий на сову, встретившую в своем дупле мышку.
— А вы не говорите таким тоном о Дядьке, — мышка оскалила совсем не мышиные зубки… А через несколько ударов сердца она уже смирно лежала и даже послушно прижимала к скуле холодную кружку. Чумазая скула расцветала вследствие повторного, на сей раз совсем легонького (и того хватило выше всяких крыш) «урока» изысканно-бордовым, стремительно синеющим цветом.
До ночи, что наступила довольно скоро, Сивка занимался самым бессмысленным, но единственным возможным в такой ситуации делом: тихо лежал, прикладывая к синяку холодное, и помалкивал. Драться больше ему просто никто не давал. Стоило мальчишке выказать намерение куда-нибудь слинять — и, желательно, не возвращаться, — как с вежливым вопросом «Куда?» его возвращали на место. Впрочем, надо было отдать Кондрату должное, возвращали хоть и твердо, но бережно. И о Заболотине больше не заговаривали, лишь когда появился Крот — невысокий плотный человек с непрерывно щурящимися, словно он глядел на лапочку, глазами, — в самых нейтральных выражениях объяснили разведчику ситуацию. Крот прищурился ещё сильнее, но на злой взгляд из-под белобрысых бровей ничего не ответил.
Сивка отвернулся, осторожно пристраивая голову, чтобы не задеть синяк. Крот мальчику не понравился сразу же и даже раньше. Как только стало известно, что он ухлёстывает за Кочуйской. Причину этой неприязни объяснить было сложно, но Сивка в себе никогда лишний раз не копался, полагая, что самому с собой и без глубоких размышлений договориться можно.
Но в одном мнении он, даже без копания в себе, был в глубине души согласен с Кондратом. Отправить его, Сивку, сюда — действительно глупость. Только это дело исключительно его — и капитана.
Глава 7(12). Повторение
Встать. Надеть осточертевшую форму, проснуться. Именно в таком порядке, иначе не встанешь, а только глубже зароешься щекой в подушку. До чего же сложно быть взрослым, строгим, требовательным к себе! Даже начав отсчитывать сороковой десяток, хочется иногда утраивать себе выходной, отпуск, каникулы — называйте, как хотите. Пожалуй, с возрастом меняется только отношение к этому желанию. Ты учишься не обращать на него внимания.
… Краткая мысленная прелюдия проскользнула в голове и рассыпалась в прах от первого прикосновения проснувшегося разума. От желания поваляться в кровати осталось одно сосущее напоминание, а офицер уже шёл в ванную, стараясь не разбудить своего маленького ординарца, который раскинулся на диване, свесив одну руку и уткнув в подбородок вторую с зажатым углом одеяла. Заболотин повернулся спиной и со вздохом, больше похожим на зевок, вышел из комнаты.
День начинался как обычно. За окнами ветер согнал в город тучи и грозился ливнем, но это не могло поменять никаких планов. Заболотин и Краюхины, Великий князь с советником и секретарём и Алёна без промедления покинули здание гостиницы, теша себя мыслью, что наступил последний день «довольно бессмысленного заседательства», как выразился князь, и завтра всё уже кончится. Иосиф Кириллович был собран и замкнут, как маршал перед решающим сражением. Алёна позёвывала за рулём и что-то напевала. Заболотин и близнецы расслабленно сидели и обменивались вялыми фразами насчёт охраны. Одихмантьев впал в свое обычное медитативное состояние, а до сих пор оставшийся безымянным секретарь перебирал какие-то бумаги и бубнил себе под нос еле слышно: «Это тут, это здесь, это тоже тут… А это… а вот и оно…»
А в гостиничном номере сладко спали Сиф и Тиль, не подозревая, что на столике рядом с компьютером лежала записка, в которой их просили посидеть спокойно в номере и не пускаться на поиски приключений. Вот такая вот несправедливость: одним решать вопросы международного значения, другим спать под шум дождя, похожий на сочетание далёкого прибоя и барабанной дроби — по карнизу. Или, что то же самое, одним попеременно дёргаться и зевать от скуки на нудном дипломатическом заседании, а другим — отдыхать вместе с собственной совестью. Выбор всегда двояк, и когда его сделали за тебя — найди эту вторую сторону. Разыскать её можно всегда, а мир сразу станет чуточку радостнее.
Впрочем, пока до этой второй стороны никому — ни спящим, ни бодрствующим — дела не было. Шло то самое нудное дипломатическое заседание, где судьба страны вершилась среди дисплеев, показывающих необходимые материалы, вороха бумаг и не выражающих почти никаких эмоций лиц. Совершенно лишённые романтики декорации, но ещё пока не закулисье.
Без оставшихся за дверями этого зала Краюх Заболотину было скучно. Не с кем было даже взглядом обменяться, поделиться, чуть повернув голову, наблюдениями: Выринея колеблется, Выринея волнуется. События последних дней, покушения КМП — кажется, это выбивало почву из-под ног Выринеи сильнее, чем ожидалось. Но политику в сторону, чтобы не погрязнуть в совершенно чуждых тебе размышлениях. Вопрос прост: виновата ли в происходящем страна, которой это выгодно?
И ответ так же прост, — с неудовольствием вывел Заболотин после долгих раздумий, благо, времени для них было много. Не виновата. Слишком примитивно. Слишком рискованно. В высшей политике так не поступают, это было бы уместнее при разборках между двумя бандитскими группировками, но никак не между странами.
Однажды Заболотин столкнулся с такими «разборками», но во вселенскую справедливость с ножом в боку играть не захотел. Беря такую роль, слишком легко заполучить манию величия на почве «Ёлы-палы, я же Великое Добро, а все вокруг на меня просто молиться должны!». Вместо этого, подавив профессиональную гордость военного и желание размазать всех неугодных одним пальчиком, Заболотин надавил на некоторые рычаги в Лейб-гвардии и простимулировал этим действия обычной полиции. Настоящая «верхушка», может, и ускользнула, но хотя бы затихла, а в Господа Бога, вершителя людских судеб, Заболотину играть так и не пришлось, что было, несомненно, к лучшему. Играя в Бога, очень легко потерять совесть, потому что это — чисто человеческая черта.
… Тут в дипломатическом заседании был дипломатично объявлен дипломатический перерыв. Или, как сказал бы Сиф, у всех «вскипели мо?зги», и больше никто не мог изречь ни одного туманно-умного слова. Заболотин несказанно возрадовался, когда князь направился к выходу: это значило, что на несколько минут, шагая за ним, можно немножко расслабиться и перестать делать «морду кирпичом». А даже такая малость уже может сделать человека счастливым.
