Сергей Герасимов - Помни о микротанцорах
Это настоящие микротанцоры, которые не переставая пляшут свои страшные танцы в ваших мягких розовых мозгах. Сотни тысяч лет черви боролись за жизненную среду, а вы сотни тысяч лет убивали друг друга, вырезая порой целые города и поселения.
Ваши войны и революции никогда не были войнами людей – это были войны идей. И ваша жизнь сотни веков подряд была сплошным убийством себе подобных. Вы, как тупые роботы, выполняли любое веление этих червей.
– Почему червей? Они больше напоминают креветок.
– То, что поймал ты, было редким и примитивным видом. Настоящий идеологический червь не делает из человека психического инвалида, а если делает, то очень медленно, за много лет, при этом он изменяет все общество так, что никто не видит изменений. А твои креветки – слабенькая исчезающая разновидность паразита. Они действуют слишком заметно и поэтому слишком часто гибнут. Настоящий паразит похож на большого червя. Тонкого червя длиной в несколько метров. Некторая его разновидность вырастает толстой и громадной, как многометровая пиявка. Он очень хорошо прячется. Он управляет вашим сознанием так, что вы не можете его увидеть. Вы его просто не замечаете, даже когда он прямо перед вашими глазами. Но я могу его тебе показать. Хочешь?
– Нет. Ты покажешь мне его, когда это будет нужно.
14
После гибели Слона Миру держали в отдельной комнате. Все эксперименты прекратились. Два раза в день ей приносили пищу. Это делала злая глупая тетка лет пятидесяти. Звали тетку Стесей. Стеся всегда держалась так, будто боялась прикоснуться к клону, будто боялась заразы. Иногда еды не было целые сутки. Мира уже привыкла к этому. Она делала запасы из сухарей.
Но в последний раз ее не кормили целых четыре дня. В комнате не было окон, поэтому Мира отмечала время по ночному отключению света. На третий день Мира поняла, что случилось что-то очень серьезное, и начала колотить в двери и стену.
Никакой реакции. Если она останется здесь, но элементарно умрет от голода.
Сбежать невозможно: стальную дверь и бетонные стены не процарапаешь ничем.
Хорошо, что в уборной есть всегда есть вода. Это дало идею: трубы должны идти в какой-то пустоте внутри стены, их можно попробовать расшатать, а потом выломать. Трудно, но можно будет попробовать. Но на пятый день Стеся все же появилась. Паек был особенно скудным.
– Это что? И все? – возмутилась Мира.
– Скажи спасибо. Скоро не будет и того.
– Почему это вдруг?
– Ниче не знаешь?
– Не-а.
– В городе переворот. Зеленых свергли.
– Кто? Синие?
– Нет. Черные.
– Мне здесь как бы все равно.
– Может быть, тебе выпустят. Так что танцуй.
– Что ж ты мне не принесла ничего на праздник?
– Тортика захотелось? – съехидничала Стеся. – Обойдешься.
– Дура, я же тебя достану, – сказала Мира. – дай только я выйду, я все тебе припомню.
– Ты потише, а то удавлю прямо сейчас.
– Прямо сейчас? На, дави, – Мира вытянула шею. – что, страшно? А мне не страшно. Я тут такого видела всего, что мне не страшно. Я сама теперь страшная.
Испугалась? Вечером принесешь мне конфет. Килограма два и самых вкусных. Если хочешь, чтоб я тебя простила.
После того, как умер Слон, ее боялись. Мира видела страх в глазах каждого человека, который говорил с нею. Ее боялся даже сам Реник. Никто не знал в чем ее сила и как с этой силой бороться. Было в этом страхе что-то мистическое – так в старину боялись ведьм.
Вечером Стеся не пришла. Ничего не изменилось. Она все так же сидела в этой бетонной коробке и никто не собирался ее выпускать. Но душа требовала прадзника. Мира развернула платочек с последними крупинками соли. Может быть, обойдется.
Она попробовала соль.
Всяким киногероям убить врага так же легко, как ребенку сорвать листик с дерева. Но на самом деле легко убивает только психопат или сумасшедший, который не понимает, что творит. В нас слишком глубоко сидит самая человеческая заповедь «не убий», а тот, кто не имеет ее, просто не человек, а нечто человекоморфное, сгусток чего-то, проводник нечеловеческой воли – она не знала как это назвать. После смерти Слона она постоянно думала об этом. Она ненавидела Слона так сильно, как только можно ненавидеть, но его смерть оставила постоянную боль. Боль ныла в одном накале и не давала покоя. Она видела сны, в которых события поворачивали в другую сторону: она оказывалась невиноватой Слон исправлялся или убегал, или умирал сам, или его убивал кто-нибудь другой.
Но Мира знала, что если бы все можно было повторить, она бы сделала то же самое.
Это была самооборона, защита своей жизни, как, впрочем, и защита жизни еще нескольких человек. Вскоре она увидела первую красную стрелку.
Свет уже выключили; это означало время около девяти часов вечера. Было очень тихо; в первые секунды после выключения света эта тишина просто сводила с ума; потом то здесь, то там начинали появляться звуковые призраки: мелкие шуршания, пощелкивания, перебегания чего-то невещественного. Это были галлюцинации, наведенные неестественно глубокой тишиной. Это включалась квантовая звукоизоляция, безусловно вредная для человеческого мозга, но удобная штука в условиях тюрьмы. Стрелок становилось все больше.
Они неслись вдоль темного полотна потолка ровные, плотные и даже в чем-то успокаивающие, как стрелки дождевых капель на стекле. Она закрыла глаза и стала ждать. Еще немного и приоткроется дверь в другой мир. Это всегда больно.
В этот раз она упала на спину. Кажется, ударилось головой. Несмотря на боль и головокружение, встала сразу. Это среда, враждебная человеку, более враждебная, чем космическая пустота. Время уничтожает тебя, едкое, как кислота.
Ужасно болит спина. Невозможно разогнуться. В этот раз поезд шел в тоннеле и вдруг выскочил на мост. За окном была луна: впервые за все шестнадцать приступов в ее жизни. До сих пор заоконная ночь была совершенно темной. Теперь луна освещала стальные блестящие балки моста и бросала световую дорожку на гладь воды далеко внизу. Но это не была земная луна и эта вода не была водой.
Несколько секунд она стояла как завороженная, глядя в большое окно на ту чудовищную антиреальность, которая впервые открылась ей, и ощущая, как уменьшается, как стягивается пространство вокруг нее.
За эти несколько секунд ее тело стало большим и взрослым. Потом она побежала, споткнулась, поднялась и побежала снова. Ее длинные седые волосы струились по спине. Каждый раз одна и та же прическа, точнее, ее отстутсвие, означает ли это, что она действительно доживет до старости и будет иметь такие волосы? На последней скамейке лежала кукла. Кукла была большой, почти в человеческий рост, и лежала лицом вниз. Она схватила куклу за плечо и перевернула.
