Евгений Гаркушев - Парабеллум. СССР, XXII век. Война в космосе (сборник)
Рассадова подсоединила накопитель к разъемам своего шлема и на минуту погрузилась в изучение документов. Потом опять заплакала. А потом сквозь слезы проговорила:
– Там личное. Но я прочту.
– Как хочешь, – деликатно предложил Рокотов.
– Я хочу… Там его последняя воля…
Письмо невзрачного мулата с большой душой оказалось коротким и вежливым.
«Дорогая Аня!
Теперь я могу называть тебя так. Ведь я ушел и не вернусь, значит, ты меня простишь.
Дорогая Аня! Не удержусь, повторю, ведь это так приятно…
Я желаю тебе счастья. Успехов. Интересной и красивой жизни. Любви, пусть даже с прямолинейным и суровым капитаном Рокотовым… Но я тоже хочу остаться в твоей жизни.
Поэтому я надеюсь совершить что-то значительное, защищая тебя и нашу Родину. И тогда, если мне удастся принести свою жизнь на алтарь победы коммунизма, ты будешь служить на корабле, названном моим именем. Наши судьбы хотя бы таким образом окажутся связанными.
Боевые товарищи не всегда понимали и не слишком любили меня, но, главное, меня не любила ты. Для настоящего строителя коммунизма – пустяк. Но от нашего общего курса я не отойду, не сомневайся.
Сейчас объявлена боевая тревога. Возможно, это мой шанс.
Я люблю тебя. Будь счастлива».
– Так вот почему он задержался в своей каюте, – протянул Рокотов. – Знать бы…
– А мы набросились на него, когда он пришел, – нахмурился Черненко.
Мезенцев понуро молчал. Что ему оставалось делать? Да и не он первый заподозрил комиссара. Только кричал громче всех.
После возвращения на Луну по ходатайству экипажа эсминцу «Удалой» было присвоено имя «Владлен Смыков». Статус Героя Советского Союза позволял назвать именем комиссара боевую единицу такого тоннажа. Не линкор, авианосец или крейсер, конечно, но родной эсминец – вполне.
Аня Рассадова служила на корабле еще три года. Пока не получила второе высшее образование в заочном университете и не перевелась инженером-техником в колонию имени Александра Беляева на Марсе.
Константин Ситников
2142: Битва за Марс
Лето сорок второго выдалось небывало жарким: термометр на солнце поднимался аж до двадцати градусов по Цельсию, замерзший углекислый газ испарялся в атмосферу, обнажая плотно слежавшиеся водяные ледники, над рыжими дюнами уже крутились пыльные чертики – предвестники песчаных бурь. Через каких-нибудь десять-пятнадцать солов на равнину Исиды обрушатся ураганы, и техника опять начнет выходить из строя. Фильтры и без того дышат на ладан, запчасти для боевых марсоходов давно закончились, а «посылок» с Земли не было уже несколько месяцев. Если так пойдет и дальше, воевать придется голыми руками.
От невеселых мыслей командира дивизии, полковника Рогозина, отвлек вопрос начштаба, майора Пылина:
– Алексей Иванович, что слышно от Власика?
Рогозин оторвался от расстеленной на столе большой карты северного полушария Марса, прищурился на Пылина, словно решая: ответить – или умный, сам догадается. Пылин догадался, шумно вздохнул и продолжил размешивать пустой кипяток в стакане. Чай и сахар закончились еще весной.
В герметизированной землянке было холодно и душно, пахло метаном.
– Я вот что думаю, – снова заговорил Пылин, хлебнув из стакана, – может, он к Альбору попытался прорваться, а? Ведь не мог же Власик просто так, без боя…
Он не договорил, в люк шлюза постучали.
– Войдите! – крикнул Рогозин.
В землянку, пригнув голову, шагнул адъютант комдива, капитан Стрекулов. Гермошлем он держал под мышкой, а вокруг башмаков еще клубилась ядовитая атмосфера. Молодцевато щелкнув пятками, капитан отдал честь и гаркнул:
– Разрешите доложить, товарищ полковник!
– Закрой люк, – поморщился Рогозин. – Всю землянку выстудишь. И вообще, что за привычка – ворваться, наследить. Ну, чего хотел?
– Прибыл транспорт с Земли! – Довольное лицо капитана расплылось в широкой улыбке. – Все уже собрались, только вас ждут.
Рогозин бросил карандаш на стол.
– Наконец-то, – проворчал он.
Пылин уже протягивал ему гермошлем, приплясывал от нетерпения на месте. Они вышли гуськом в шлюз, выровняли давление и поднялись под желто-оранжевое полуденное небо.
Увидев прибывший с Земли транспорт, Рогозин разочарованно присвистнул. Это был легковой «виллис», полученный у американцев по ленд-лизу, игрушечка полезной грузоподъемностью не больше тонны. А это значило, никаких тебе запасных фильтров, тяжелого оружия и прочих радостей военной жизни.
Вокруг вновь прибывших сгрудились младшие офицеры. Слышались шуточки, смех. Все были возбуждены, что, в общем, понятно, если учесть, сколько времени здесь не видели землян.
При появлении начальства смех и разговоры смолкли, офицеры расступились.
Навстречу Рогозину смешной прыгающей походкой человека, не привыкшего к малой силе тяжести, шагнул незнакомый майор в новеньком, с иголочки скафандре. На рукаве четыре золотые нашивки батальонного комиссара, или, как их сейчас называли, замполита. Подошел, вскинул руку к гермошлему:
– Майор Громов. – Голос звонкий, молодой. – С кем имею…
– Командир дивизии, полковник Рогозин. Вольно, майор. Вы бы еще на велосипеде прикатили.
– Не понял, товарищ полковник.
– Я говорю, на Земле транспорта больше не нашлось? Вы привезли мне фильтры для марсоходов? Нет, вы не привезли мне фильтры. А что вы привезли? Тонну пропагандистской литературы? Или, может быть, тампоны для санинструкторш? Так их у меня нет. На Марсе раненых не бывает, слыхали об этом? На Марсе, уж если получил пулю, то считай, ты покой… – Он оборвал себя на полуслове, махнул рукой.
Рогозин и сам не знал, что на него вдруг нашло. Он не хотел быть резким с этими людьми, всё же они проделали неблизкий путь, и не их вина, что командование не удосужилось послать ему запасные фильтры. Он уже жалел, что не сдержал раздражение, да еще при подчиненных, чертовы нервы!
– Простите, майор, – сказал он. – Прошу за мной. Стрекулов, распорядись там насчет обеда. И проверь посты, второй Фобос скоро.
Они спустились в землянку, сняли гермошлемы. Пока Пылин суетливо сворачивал карту, освобождая стол, Рогозин исподволь разглядывал гостя. Какой кудряш… щеки розовые, гладко выбритые, лет двадцать пять, не больше, и уже майор. И где только таких подбирают. В отличие от гостя все они: и Рогозин, и Пылин, и молодой Стрекулов – щеголяют лысинами. Радиация, будь она неладна.
Стянув перчатку, Рогозин протянул руку:
– Ну что, с прибытием.
Они обнялись.
– Ты меня извини, замполит, – Рогозин, которому было уже за сорок, незаметно для себя перешел на «ты», – не сдержался, наговорил глупостей. Мне действительно нужны фильтры.
