Юрий Невский - Космонавты Гитлера. У почтальонов долгая память
– Э? Мищ-щаа?! Ти где биль? Хаттаб тебя послал? Хаттаб, э? – Он кивнул в ту сторону, где была видна лестница на второй этаж.
– Хаттаб-хаттаб-э… – пробормотал Алексей. Точно, «хаттаб» его послал неизвестно куда… в черную удушающую мглу.
– Пиво пиль, да? дрова валялся? гитара бац-бац? помогай, э! таскай-маскай! – Без предупреждения кинул в инстинктивно подставленные Калинником руки свою коробку. Эта тяжесть сейчас не для него! И боль в колене! Он качнулся назад, едва устоял…
– Нэси, э! погруз-разгруз! бистро-мистро! бэз разговор!
Против этих «горных братьев» (к тому же спортсменов, как видно) не попрешь! Запыхавшись и прихрамывая, Алексей отнес коробку к десятку таких же, составленных у стены. Тупо, как автомат, оттащил вторую, третью… Они были складированы у входной двери, наверное, их только что привезли и выгрузили; закрыли дверь. «Лыжник» подошел к штабелю в глубине помещения, куда уже перенесена часть коробок, присел на корточки, ставил на коричневых картонных боках какие-то знаки фломастером. И подошедший «баскетболист» что-то подсказывал ему, сверяясь с записями в «шифровальном» блокноте, который он достал из кармана. Их язык понять невозможно, но слово «тротил», прозвучавшее несколько раз, Алексей уловил точно.
Нужно было что-то делать… Решение пришло неожиданно.
– Эй, команданте! – он хлопнул «баскетболиста» по крутому кожаному плечу и показал на каморку:
– Туда приказали! таскай-маскай!
Пошел с коробкой, медленно ступая… А не целятся ли ему сейчас в спину? Адреналиновый ток пробил от макушки до пяток. Ничего себе, экстрим!
– Э?! кто приказал? Хаттаб приказал? – донеслось ему вслед. Калинник аккуратно поставил коробку и вышел, отирая мерзкий пот, прилипшие волосы. Тяжеленная дверь, снаружи мощный засов…
– Склад! Хаттаб-маттаб приказал! быстро-мыстро! – это он почти выкрикнул. «Баскетболист» застыл на месте, пронизывая его недоверчивым взглядом. «Лыжник» напряженно прислушивался. Это тянулось бесконечно. Гитарист припомнил всю свою не такую большую, но, можно сказать, насыщенную событиями жизнь. Наконец они подняли коробки и, чертыхаясь, поминая Хаттаба, понесли. Решение… Но какое, к черту, решение?! К выходу он не успеет; и дверь выхода, скорее всего, заперта на ключ. «Горные братья» зашли в каморку. У него оставались какие-то секунды…
Калинник рванулся к двери – бросился изо всех сил, сдвигая ее тяжесть. «Баскетболист» стоял едва ли не в проеме. Снял бейсболку и вытирал пот, но, почуяв неладное, обернулся – натренированно выбросил руку, пытаясь остановить несущуюся на него железную махину… Но куда там! Алексей, навалившись всем телом, захлопнул ее; и запечатал; вдвинул засов. Проверил и убедился, что все держится прочно. Бросился к выходу… так и есть, дверь заперта! Кубинцы, оказавшись в каморке, в полной изоляции, взбунтовались. Железо гулко отдавало удары. Потом донеслось: «Мищ-щаа, да? я твой голова рэзать буду! я твой кишка рэзать буду!» Далее непереводимый текст.
Он осмотрелся, но что дальше? В противоположном углу – выход на площадку, лестница на второй этаж. И где Надя? Кто сейчас находится наверху? Сколько их там? Сквозняк тянул оттуда тошнотворный запах… тех грибов, которыми его обкуривал привидевшийся Че…
Кажется, последние силы оставили его. Отошел, присел в изнеможении на коробки с тротилом. Дверь каморки сотрясалась от бросков. Запертые горные демоны выли и бесновались. Все условия для творчества. Остается только сесть и написать… школьный гимн, что ли? Свою лебединую песню. Ребята вспомнят о нем. «А пройдут пионеры – салют Мальчишу!»
Нет, что-то не то… Взял валяющийся на коробках фломастер, оторвал картонный кусок.
«Как сына вели на расстрел!»
И это уже было. «Орленок, орленок, взлети выше солнца!» И что-то там про «гремучую гранату»… А у него и гранаты, хоть самой завалящей, нет. И как он подберет аккорды к лебединой песне? – и гитары тоже нет. Машинально начертил на картоне нотную линейку, вывел скрипичный ключ…
Ключ.
Алексей замер в размышлении.
В кармане у него Надин королевский ключ. Значит, он подходит ко всем дверям! Должен открывать все на свете… если уж открывает никому не известную библиотеку в их школе! Бросился к выходу, его пронизывало лихорадочное возбуждение, руки дрожали. Бородка ключа никак не попадала в скважину. И вдруг… о, удача! С трубным гласом, возвестившим свободу, провернулся механизм – раз, другой. Из последних сил распахнул дверь, пропевшую ржавыми шарнирами гимн… школьный гимн.
Мы ушли от погони, мы теперь на свободе, О которой так часто в лагерях говорят. Мы ушли от погони, мы теперь на свободе! И нам боле не страшен пистолета заряд! По тундре! По широкой, по дороге…
Но какая тундра, какая дорога! Бросившись наружу – он тут же получил подсечку от притаившегося сбоку пятнистого человека в мохнатом шлеме и увешанного оружием. Второй спецназовец ударом железной лапы в черной перчатке остановил его падение… Сделав буквально кульбит, – но поддержанный в воздухе сильными руками, – Калинник был припечатан к земле двумя бойцами. «Не дергайся!» – раздался хриплый голос из-под черного пластикового щитка, закрывающего лицо; несчастному гитаристу в подбородок был вдавлен холодный ствол; черная ладонь сжимала горло; зловеще клацнули затворы…
– Сколько?! сколько вас там еще, урод? я тебя сейчас отправлю… – прорычало это чудовище.
– Куда… в тундру? – переспросил задыхающийся Калинник.
– В тундру, – подтвердил пятнистый. – Прямиком до Воркуты.
Пригибаясь и ощерившись стволами, бойцы штурмовой группы, один за другим, ныряли в черную ледяную прорубь затаившегося дома.
– Вы там поосторожнее, – предупредил гитарист. – Там вообще-то тротил в коробках.
– Стоп! – командир штурмовиков поднял железную руку. И его бойцы замерли, как в детской игре «море волнуется раз».
[Снайпер]
Никто не строил бойцов их отряда, не командовал… ДОБРОВОЛЬЦЫ, ДВА ШАГА ВПЕРЕД! Суровый командир не смотрел проникновенно в глаза: надо, ребята, надо! Тех, кто должен отправиться на задание в горы, в спецкомандировку, собрали на инструктаж; затем сборы – и на аэродром, где ждал специальный борт.
Он, снайпер, до этого не раз писал рапорты о своем изобретении, о новом прицеле, над которым долго и напряженно работал. Указывал и на то, что прицел необходимо испытать в настоящих боевых условиях. Вот ему и предоставили такую возможность. Видимо, запланированную операцию сочли вполне подходящей.
…Вертолет коснулся небольшого пятачка поляны, и бойцы посыпались из его серого брюха. Тяжелая машина тут же оторвалась от земли, поднималась в небо, с треском разрывая молчание окружающих горных исполинов. Десантники быстро уходили с этого места. Вновь наступившая тишина стала ощутимей, словно удвоилась, и она давила на плечи, пригибала к каменистой россыпи. Тропа терялась на ней, среди валунов и кустарника, едва намеченным пунктиром – прерывистым, как и дыхание бойцов. Поднявшись по россыпи, они перевалили небольшую гряду. Над нагретыми солнцем камнями дрожало марево, тонкая взвесь пыли мешалась с терпким запахом трав; иногда от ослепительных, режущих голубизну неба снежно-белых вершин вдруг доносился холодный порыв, резкое леденящее дыхание. После какой-то таинственной границы, которую (почему-то так показалось) они преодолели, тишина вдруг наполнилась шумом и трепетом… Всплеск птичьих голосов время от времени вырывался откуда-то, как из приоткрытой двери, – но пролетевший ветер тут же захлопывал, обрывал этот гомон. В вышине черными распластанными крестами кружили несколько птиц, трудно определить, какие именно. Их неотступное парение заставляло думать, что кто-то следит сверху, наводя на десантников перекрестье прицела – то один, то другой крестик птицы – в прозрачной небесной линзе.
