Алексей Гравицкий - Мама
Приземлившись на аэродроме Воронежской американской военной базы, которую местные соотечественники шутя называли Равинлэндом[17], полномочный посол США в России Джордж Роксвелл знал о президенте этой гребаной страны все. Он был готов ко всему, он чувствовал себя уверенно, потому что изучил врага.
Когда на базе он связался с Москвой и, переговорив с советником президента, договорился о визите, когда сел в вертолет и отправился в Белый город, как теперь называли Москву, с официальным визитом, Джордж верил в победу, благо был во всеоружии. Он был готов ко всему, кроме того, что случилось.
Выступление президента Новой России, которое сенсацией тут же разлетелось по всем мировым новостным каналам, он увидел уже в вертолете. Причем вертолет уже запрашивал разрешение на посадку. И выступление это раздавило Джорджа. Оно переломало все его планы, порушило все надежды.
Не потому, что выступление это полностью дискредитировало США, государственную политику и Белый дом. В конце концов, от всего можно откреститься. Не потому, что президент России говорил о том, что взрыв американской базы вовсе не был террористическим актом или несчастным случаем, а всего лишь явился ответом на захватнические действия со стороны США, которые велись много лет. Не потому, что русский пригрозил повторными взрывами, не потому, что несколько государств Европы и часть стран третьего мира тут же выдали Америке ноту протеста. А потому, что все это случилось сразу. И ко всему прочему встречаться сейчас Джорджу предстояло не с изученным чуть не лучше собственной жены стариком, а с новым президентом – или человеком, который посмел себя таковым провозгласить на весь мир.
И как и о чем говорить с этим молодым злым мужчиной в странной военной форме и с фанатичным блеском в глазах, Джордж не имел ни малейшего представления.
А вертолет тем временем неспешно шел на посадку. Роксвелл поглядел вниз. На крыше огромного небоскреба с белоснежными стенами и зеркальными окнами сверкала белым кругом посадочная площадка.
Американцев уже встречали. Возле площадки стояло четверо военных в черной как смоль форме.
16
Американец лопотал на своем американском английском и пучил на Вячеслава непонимающие глаза. Выглядело это довольно комично и, наверное, вызвало бы улыбку, если бы не продолжалось больше часа. А столь продолжительное повторение пусть самого забавного зрелища кому хочешь начнет действовать на нервы.
Слава с каменным лицом дослушал посла, покачивая головой в такт незнакомым словам, словно китайский болван. Когда штатовец замолк, он повернулся к Юлии Владимировне.
– Что он сказал?
– Он говорит, – скороговоркой забормотала Юля. – Что Белый дом примет к рассмотрению вопрос о мирном урегулировании конфликта, возникшего из-за новых требований новой власти России к действиям вооруженных сил США на территории…
– Он это уже четыре раза говорил, – сердито перебил Слава. – Еще что-то?
– Еще говорит, что… впрочем, ничего нового. Все тоже, что уже говорил.
Слава повернулся к американскому визитеру и поглядел на него с той покровительственностью, с какой добрый «дядя Степа-милиционер» поглядел бы на показательно отчитываемого пионера.
– Ты не втыкаешь, да? – ласково произнес он.
– Так и переводить? – бесстрастно поинтересовалась Юлия.
– Как хочешь, – отмахнулся Слава. – Можешь литературно обработать то, что я говорю.
Американец вопросительно поглядел на Юлию. Та быстро перевела сказанное. Несчастный посол распахнул рот и повернулся обратно к вождю Новой России. Вячеслав заговорил вкрадчиво, так разговаривал бы даже не с ребенком – ребенок понимает смысл слов – а с собакой.
– Ты не понимаешь, что я тебе говорю, дядя? – еще раз спросил Вячеслав, и Юля скороговоркой выдала перевод. – Тогда будем говорить жестче. Если в течение двадцати четырех часов оставшиеся военные базы США на территории России не будут полностью ликвидированы… Не законсервированы, а полностью ликвидированы, я ликвидирую их самостоятельно.
Американец что-то вскрикнул. Слава поглядел на Юлию.
– Он спрашивает, как вы себе представляете подобную ликвидацию?
– Если буду ликвидировать я, то очень хорошо представляю. Если вы… Как вам будет угодно. Можете эвакуировать людей, можете вывозить оружие и содержимое складов, можете… Да это ваши трудности, в конце концов. Действуйте по своему разумению, у вас осталось двадцать три часа пятьдесят пять минут.
Американец выглядел убитым и растерянным. Что-то буркнул себе под нос.
– Вы шутите? – перевела Юля.
– Отнюдь, – хищно оскалился Вячеслав. – У вас осталось на еще одну минуту меньше. Не будем тратить ваше время.
Американец выслушал перевод, тяжело поднялся со стула и направился к выходу. На полпути обернулся было сказать что-то, но, наткнувшись на холодный взгляд русского, лишь рукой махнул.
Когда за ним закрылась дверь, Вячеслав повернулся к Юлии.
– Значит так, из города его не выпускать. В город никого не впускать. Мне нужна конференц-связь со всеми подчиняющимися нам населенными пунктами. Подготовь пульт.
– Хорошо, – кивнула Юлия.
– Все, что мы тут с ним наговорили, хорошо запомнила?
Женщина снова кивнула.
– Значит, выступишь от моего имени с нашим требованием и предупреждением на всеобщее телеобозрение. И еще…
Слава замолчал на секунду.
– Да, – поторопила она.
– Проверь готовность наших спецгрупп. Как только закончится инструктаж, отправляй по точкам. Две группы, которые остаются здесь, как только будут готовы, сразу же ко мне.
Юлия съежилась, став похожей на старую промокшую ворону.
– Вы помните о своем обещании?
– Да, но ты мне еще нужна. Иди.
Она вышла тихо, и он остался один.
17
Полковник больше не появлялся, и просить передать хоть какую-то весточку жене не было никакой возможности. Оставалось надеяться только, что начальство и само состоит не из идиотов и догадается успокоить родственников, рассказав им какую-то подходящую байку про долг перед родиной и службу пропавших среди ночи офицеров.
Про Ирку Сергеев, впрочем, скоро вспоминать перестал. Точнее сказать, не совсем перестал, просто мысли о жене отошли на второй план, когда мрачный и холодный, как глыба льда, инструктор начал демонстрировать оружие, с которым им придется работать.
Капитан предполагал, что это окажется что-то особое, но и подумать не мог о том, что в его руки когда-нибудь попадет такое. Вспомнились странные речи мужика на трибуне, который предупреждал о муках совести. Тогда его спич показался наивным: какому солдату надо объяснять, что он идет убивать? Какому солдату надо объяснять, что тот, кто перед ним, – враг. В первую очередь враг, а человек даже не в последнюю, а и того дальше.
