Юрий Брайдер - Губитель максаров
Постепенно он начал забывать пережитый недавно ужас и все чаще путал несчастную служанку с Рагной.
— Ладно, ты мне сестра… по отцу… — бормотал он. — Ну и что из этого? Я понимаю, что по закону людей нам нельзя… Но у максаров свои законы… У них вообще нет законов… Мне отвратительна всякая чернь… В жены нужно брать только равную себе… Тут этот подлец Хавр прав… Ты согласна стать моей женой?
— Да, да! — стонала служанка, одурманенная вином и бурными ласками Окша.? Хотя я что-то не понимаю… — Он продолжал нести околесицу. — Ведь раньше ты презирала мужчин… Хвалилась девственностью… Что-то я этой девственности не заметил… Девственницы так задом не подмахивают…
— Это только ради тебя! — лепетала служанка, захлебывавшаяся попеременно то вином, то слезами, то семенем Окша. — Любимый! Обожаемый! Для тебя я согласна на все! Делай со мной что хочешь! Я твоя! Я выполню любое твое желание!
— Неужели? — пьяно удивился Окш. — И даже утопишься?
— Утоплюсь! — горячо заверила его служанка. — Хоть сейчас! Только прикажи!
— Приказываю. — Окш отвалился в сторону, выпуская девушку из-под себя. — Но если все же не утопишься, на обратном пути не забудь прихватить вина.
Служанка как была нагишом, так и выскочила из каюты, а спустя несколько мгновений слева по борту раздался глухой всплеск. Однако Окш уже ничего слышать не мог. Он крепко спал, положив ноги на подушку и свесив голову с края кровати.
Волны одна за другой плавно приподнимали лодку, и якорная цепь со скрипом терлась о клюз…
Хотя Окш выпил куда больше, чем все остальные члены экипажа вместе взятые, проснулся он самым первым. (Абсолютно трезвого повара, всю ночь просидевшего на своем сундучке и даже не сомкнувшего глаз, в расчет можно было не принимать.)
Некоторое время он с болезненным недоумением взирал на царивший в каюте разгром, апогеем которого, фигурально говоря, была нижняя сорочка служанки, повисшая на светильнике и заполоскавшаяся на сквозняке сразу после того, как Окш настежь распахнул все иллюминаторы. Потом, оскальзываясь на неизвестно чьей блевотине, он выбрался на палубу.
Сейчас Окш не помнил ничего, что случилось после первой выпитой рюмки, зато в сознании вновь всплыли все события предыдущего дня, и он застонал — тяжко, мучительно, словно попавший в западню зверь.
Да разве так можно? Он, пьяный, без штанов, держась одной рукой за какую-то снасть, а другой — за перетруженный детородный орган, стоит на шаткой палубе, а Рагна, мертвая, одинокая, валяется на сыром песке, и чужие грубые мужики пинают ее ногами. Почему-то Окш был уверен, что ее так и не похоронили. Какой стыд, какой позор!
Чтобы разбудить механика или рулевого, потребовалось бы как минимум вмешательство опытного знахаря, от мальчишки-камердинера толку было мало, поэтому пришлось обратиться за помощью к повару.
— Ты якорь выбирать умеешь? спросил у него Окш…
— Умею, — повар, ожидавший очередной взбучки, сразу насторожился.,
— Ну так вот и займись… К берегу сейчас поплывем… А эта… которая простынями распоряжалась… где она?
Окш ощущал себя так отвратительно, что даже в чужое сознание заглядывать не хотел. Зато повар, сообразивший, что хозяин о вчерашнем ничего не помнит, сразу воспрянул духом и с готовностью доложил:
— За борт, бедняжка, свалилась. Наверное, личико хотела сполоснуть, да не удержалась. Качало нынче сильно.
— Почему же ты ее не спас? — Окш скривился, как от зубной боли.
Чувствуя, что сытное и спокойное местечко вновь ускользает от него, повар скорбно потупился и пробормотал:
— Плавать не умею. С детства не обучен.
— Что же делать? — Окш растерянно оглянулся по сторонам. — Поищем ее, что ли…
— Где ее сейчас найдешь! Озеро большое. Да и глубина под ногами — ой-ей-ей! — Повар, догадавшийся, что Окш очень торопится куда-то, стал старательно подыгрывать ему. — Сама всплывет. Как только требухи в чреве полопаются, так и всплывет… Может, вам отварчика горяченького подать? У меня травка сушеная есть, очень от похмелья помогает.
— Подавай. — Окш махнул рукой, а сам подумал:
«Уж лучше бы ты мне какого-нибудь яда подал…"
Он ненавидел максаров примерно так же, как медведь-шатун ненавидит своих собратьев, других медведей-шатунов, кровожадных и коварных. Но сейчас он ненавидел и людей, докучливых и суетливых мурашек.;.
После такого кутежа подвоха следовало ожидать не только от людей, но и от механизмов. Пьяный механик, например, мог свободно справить большую нужду в систему смазки, а рулевой — использовать стрелку компаса вместо зубочистки.
Впрочем, все обошлось. Двигатель завелся так легко, словно бы сам с нетерпением ожидал этого момента, а определять местонахождение лодки и рассчитывать курс не было необходимости — на горизонте четко просматривалась вершина горы, в створе которой расположился маяк.
Когда Окш, опохмелившийся каким-то вонючим пойлом, встал наконец за руль, утренние сумерки, а вместе с ними и туман окончательно рассеялись. Погода совершенно не соответствовала настроению Окша. Небо, как назло, было удивительно ясным (уж лучше бы оно плакало сейчас холодным дождем), а отражающиеся от воды блики слепили глаза.
Так плохо, как сейчас, Окшу не было даже в ту пору, когда, покинув дом пекаря, голодный и бесприютный, он скитался в глухих лесах.
На подходе к острову он немного не рассчитал (глазомер подвел, да и руки тоже) и вместо того, чтобы пришвартоваться к причалу, посадил лодку на мель. Судя по силе толчка, от которого пришло в движение все, что не было надежно закреплено на месте, и жалобному треску обшивки, авария случилась нешуточная. Нужно было спешно спасать забытый в трюме «дырокол».
Держа оружие обеими руками над головой, Окш вброд добрался до берега. Как он и предчувствовал, Рагна до сих пор оставалась непогребенной, хотя тела дозорных исчезли. Никто даже не удосужился набросить на нее какую-нибудь рогожу.
За ночь лицо Рагны почернело, а чайки успели выклевать ей глаза, что, впрочем, скорее всего было и к лучшему — сейчас больше всего на свете Окш боялся встретиться с покойницей взглядами. Сами чайки, дерзнувшие покуситься на отравленную плоть максара, болтались кверху лапами на прибойной волне.
Заметив вернувшуюся лодку, на берег высыпали все обитатели башни во главе с домоуправителем. Если от кого-то попахивало перегаром, от кого-то несло, то от него буквально разило. Ясно было, что тризна по погибшим дозорным удалась на славу.
Не столько языком, сколько жестами и мимикой домоуправитель объяснил, что покойников разобрали родственники, что старшина свалился в лихорадке и долго, наверное, тоже не протянет, а похоронить ведьму соответствующим образом не удалось, поскольку могила все время заплывает водой. При этом он указал на видневшуюся невдалеке квадратную яму, до краев наполненную мутной жижей.
