Юрий Петухов - Бойня
Ошарашенный неслыханными прежде чудесами народец совсем растерялся. Многие поглядывали по сторонам, норовя удрать. Но не тут-то было — из такого оцепления не удерешь, могут только вынести, да и то вперед ногами.
Гурыня же метался по помосту, грыз ногти и дергался.
Наконец он обрел голос.
— Братаны! Сеструхи и бабки! Падлы, мать вашу! — визжал он. — Пока мы тут вас уму-разуму учим, еще одна диверсионная банда рвется к трубам, теперь к восточным! Чтоб взорвать их, понимаешь! Полундра, мамаши! Кругом, падла, все окопались! Недобитые, падла! Недорезанные!
— Да у нас отродясь никаких-таких не было! — выкрикнул из толпы смельчак. — У нас тихо тута!
— Провокатор! Пособник! Вот они, падлы, где окопались!!! — Гурыня только обрубком своим ткнул.
И уже с десяток стволов разом повернулись на голос смельчака, ударили очередями. Завизжал покалеченный народец, попадали убитые. Кука начал было снова загибать пальцы, но бросил это пустое занятие — все равно дальше восьми он считать не умел.
Выстрелы отгремели быстро. Но народу не дали разбежаться, даже раненым. Трупы выволокли на площадь, да и побросали в кучу «самыми лучшими сынами».
Тем временем Гурыня малость успокоился. Было лишь заметно, что он к чему-то прислушивается, к чему-то принюхивается, чего-то ждет. Только Кука Разумник и Доходяга Трезвяк совсем ничего не понимали. Они лишь видели сверху, как бежит куда-то сломя голову рыжий детина — вот он упал, пополз, сорвал с плеча железяку здоровенную, вот хряпнуло, ухнуло, вздыбило пыль, а потом вдруг ударила в серое низкое небо горящая струя, ударила снизу, взметнулась, прожигая свинцовую пелену, и исчезла в клубах черного дыма. Нет, смотреть в ту сторону было еще страшнее, Трезвяк с Кукой разом отвернулись.
— Ага! Ага-а!!! — истерически орал с помоста Гурыня. — Вон они, падлы!!! Окопались! Они везде окопались! Они взорвут всех нас! Падлы! — Гурыня бесновался как одержимый. — Староста! — Где поселковый староста, падла?! Сюда! Сюда его!!!
Пара дюжих парней за шиворот, пинками и затрещинами, затащила на помост дородного седого старика с длинными, свисающими к коленкам усами. Старик с лету плюхнулся на колени, завыл, заныл, заслюнил, будто его уже убивали.
— Пиши, падла! — заорал Гурыня, совсем стервенея, но явно не собираясь обижать старосту. — Пиши, тебе говорят!
Коротышка с черной штуковиной резво подошел к перепуганному старцу, сунул ему чего-то под нос.
— Не обученные мы, — снова запричитал старец, — не вразумили дураков…
— Я тя щас вразумлю! — зашипел Гурыня. — Пиши, мы, поселковое общество, в полном составе, как есть, призываем добрых людей из-за Барьера внять мольбам нашим горьким, защитить нас от врагов наших…
— Не умею я!
Гурыня пнул старика сапогом прямо в розовую мутногла-зую рожу с мясистым синим носом. Но тот явно не вразумился и не обрел чудесной способности складывать из буквиц словеса. Теперь Трезвяк явно видел — старцу конец, Гурыня не остановится, пока не забьет его, Гурыня псих известный, от такого жалости не жди.
Но протрезвевший коротышка ухватил Гурыню за локоть, оттащил, сунул какой-то листок под нос. Потом они оба вернулись к старосте, тыркали его, теребили, заставляли делать чего-то непонятное. Трезвяк задыхался от клубов черного дыма, они валили прямо на поселок, развеиваясь над ним, выпадая на кривые крыши хлопьями копоти.
Наконец Гурыня столкнул старосту с помоста. Вскинул над головой листок.
— Единогласно! — торжественно и звонко объявил он. — Решением всего поселкового совета… виноват, муницапу… мацанипа… а хрен с ним! Нар-род порешил напрямую обратиться к мировому сообществу, все как один! Кто против, падлы?! А ну, руки вверх! Все руки вверх!!!
Перепуганный и задыхающийся в налетевшей гари народец принялся вздымать вверх руки, лапы, клешни, обрубки, у кого чего было.
— Ура, падлы!!! — заходился Гурыня. — Демократия, падлы!!! Всенародная!!!
Где-то в небесах опять тарахтела тарахтелка. Пятнистые гомонили и трясли железяками, бабы заполошно визжали, мужики гыгыкали и хохотали, зараженные торжеством оратора. Коротышка прижимал к губам свою черную штуковинку, все обцеловывал ее. Трезвяк приглядывался, может, это пузырек, бутылочка, может, он тянет оттуда дурманящее пойло? Нет, совсем непохоже. Ну и плевать! И что ж теперь будет с несчастными? Кука Разумник чесал свою безволосую тыкву и потел. Он хотел бежать, но пока не знал — куда.
Народец начали распускать. Многие падали от усталости тут же, в пыль и грязь, прямо под ноги более стойким.
Побрел куда-то от помоста и Гурыня.
Одни только приговоренные понуро стояли на колодах под балкой.
— Ас этими-то чаво-о?! — закричал во всю глотку пятнистый охранник от колоколенки. Гурыня вздрогнул. Обернулся.
— Повесить! — прошипел он.
— Так тут же одного не хватает! — не смолкал дотошный вертухай. — Сбег тут один! Гурыня устало улыбнулся.
— Никуда он не сбег. У нас враг народа, падла, меж пальцев не проскочит. Вон он! — Гурыня вслепую ткнул обрубком в какого-то покачивающегося у контейнера ушастого хмыря.
Пятнистые подскочили мигом, связали орущему мужичку руки за спиной, поставили на колоду.
— Всем стоять! — грозно заорали над площадью с помоста. — Глядеть, мать вашу!
Вконец одуревший народец застьи, обернулся сотнями взъерошенных, лысых и бугристых голов, с равнодушием глядя, как выбивают то из-под одного диверсанта, то из-под другого массивные колоды, как начинают раскачиваться под черной балкой дергающиеся тела, как затихают… Раз надо, значит, надо, тяжело ворочались мысли в голове у каждого, в том числе и у Трезвяка с Кукой, без дела не удавят, за просто так не повесят.
Глядеть, однако, было больше не на что. Пора и возвращаться с разведки. Теперь у Куки с приятелем сомнений не было, раз в поселках эдакое творится, надо, точно, в город идти — правду искать!
«Нет света. Нет потемок. Да и тьма какая-то странная… такой даже во снах не бывает. Во снах бывают сновидения всякие, белиберда, мешанина. Нет, я не сплю, нечего себе голову морочить, тут что-то не то! Тут другое! Может, провалился в подземелья, когда шел к Отшельнику, разбился, ослеп… но ведь ничего не болит! Говорят, такое бывает: когда шарахнет по-настоящему, так не то что чутье и зрение отшибет, вообще ни черта не чувствуешь. Шок! Предположим, вот шел из поселка к Отшельнику — и упал вниз, в одну из бессчетных труб, в колодец, лежу на дне, во мраке, искалеченный, издыхающий, ни ног, ни рук не чуя… да какие там, к дьяволу, руки-ноги!»
Чудовище попробовало шевельнуться, подтянуть конечности к телу, к голове, к глазам. Ничего не вышло. Зато пришла дикая боль, будто на щупальца каток накатил.
