Орсон Скотт Кард - Эндер в изгнании
Ты можешь спокойно снимать набегающие проценты, не платя каких-либо налогов до совершеннолетия, которое (спасибо детишкам, летающим на космических кораблях) сейчас считается исходя из суммы корабельного времени в межзвездных перелетах плюс дни, проведенные в реальном времени в промежутке между такими перелетами, а время в стазисе не учитывается. Я сделал все, что мог, чтобы обезопасить твое будущее от превратностей времени.
И это приводит меня ко второй цели письма. Я старик, который считал, что может манипулировать временем и жизнью и увидеть исполнение всех своих замыслов. В некотором роде, полагаю, мне это удалось. Я дергал за ниточки, и большинству моих марионеток удалось дотанцевать до финала пьесы. Я пережил многих из тех, кого знал, и всех моих друзей.
Кроме тебя, дружище. Я пришел к тому, чтобы думать об этом вот как: надеюсь, я не переступаю черту, потому что сейчас собираюсь дать тебе дружеский совет.
Перечитывая сообщение, в котором ты просил меня отправить тебя на Ганг, я зацепился за выражение «собственные причины», в котором усмотрел вероятность, что ты собираешься использовать межзвездные перелеты так же, как я использовал стазис, – как способ пожить подольше. Однако в твоем случае речь идет не о том, чтобы увидеть исполнение твоих замыслов, – не уверен, что у тебя они вообще есть. Вместо этого я думаю, что ты попытаешься оставить между собой и своим прошлым десятилетия, а возможно, и столетия.
Думаю, этот план не лишен остроумия, если ты предполагаешь пережить свою славу, поселиться где-нибудь в тихой анонимности, жениться, завести детей и воссоединиться с человечеством, но уже среди людей, которые и помыслить не смогут, что их сосед Эндрю Виггин может иметь какое-то отношение к великому Эндеру Виггину, спасшему мир.
Но боюсь, ты пытаешься убежать от чего-то еще. Боюсь, ты считаешь возможным скрыться от того, что сделал, – от событий, которые разбирались в том трибунале. Боюсь, ты пытаешься убежать от гибели Стилсона и Бонзо Мадрида, от тысяч людей и миллиардов жукеров, павших на войне, в которой ты одержал для нас столь блистательную и невозможную победу.
Эндер, у тебя не получится. Они останутся с тобой навсегда. Твои воспоминания о них не увянут даже тогда, когда весь остальной мир об этом позабудет. Ты защищался от детей, которые всерьез намеревались тебя уничтожить, и ты сделал это эффективно; не сделай ты это, смог бы ты одержать свои великие победы? Ты защищал человечество в войне с врагом, который беспечно уничтожал людей, забирая наш мир, наш дом, наши достижения, будущее планеты Земля. Ты себя коришь за то, за что я воздаю тебе честь. Пожалуйста, услышь и мой голос, а не только свое самобичевание. Попытайся их уравновесить.
Ты тот, кем всегда был, – тем, кто берет на себя ответственность, предвидит последствия и действует ради защиты остальных – и да, самого себя. Такому человеку нелегко сбросить свою ношу.
Но не надо использовать межзвездные перелеты как наркотик, чтобы все забыть. Я по опыту скажу тебе: жизнь в виде кратких визитов к человечеству – это не жизнь. Мы люди, лишь когда мы часть сообщества. Когда ты появился в Боевой школе, я пытался тебя изолировать, но не смог этого сделать. Я поместил тебя во враждебное окружение, а ты превратил врагов и соперников в друзей. Ты свободно делился со всеми знаниями и тренировал курсантов, с которыми мы, наставники, честно говоря, опускали руки. Некоторые из тех курсантов в конечном счете многого добились. Ты стал частью их; они несли тебя в своем сердце всю свою жизнь. С нашей работой ты справлялся лучше нас.
Твои армии любили тебя, Эндер. Любили с такой преданностью, которой я мог только позавидовать. У меня было много друзей, но никогда таких страстных, как те дети. Они были готовы умереть за тебя, все без исключения. Потому что знали – ты сам умер бы за них. А отчеты, которые я получал из колонии Шекспир? От Сэла Менаха, Икса Толо, его сыновей По и Абры, от колонистов, которые даже не были с тобой знакомы. Уверяю: тебя все любили и уважали, и все они считали тебя одним из достойнейших членов их сообществ, благодетелем и другом.
Все это я говорю тебе, поскольку опасаюсь, что мой первый урок ты усвоил лучше всего: что ты всегда один, что тебе никто никогда не поможет и что работу, которую обязательно надо выполнить, можешь сделать только ты. Мне не под силу обратиться к глубинной части твоего сознания, только к поверхностной, – к тому сознанию, которое столь выразительно разговаривало со мной и писало мне все эти годы. Поэтому, я надеюсь, ты сможешь услышать мои слова и передать их той части себя, которая поначалу откажется в это верить.
Ты наименее одинокий из всех, кого я когда-либо знал. Твое сердце всегда вмещало в себя тех, кто позволял тебе любить их, и многих из тех, кто тебе этого не позволял. Местом сбора все тех сообществ, которые ты сформировал, было твое сердце. Люди знали, что ты держишь их там, и это объединяло их друг с другом в одно целое. И все же тот дар, который ты приносил, никто не мог подарить тебе, и, боюсь, именно потому, что я слишком хорошо справился со своей дьявольской задачей – возвел внутри тебя стену, которая не позволит тебе понять, кто ты есть.
Мне больно видеть, как этот «Говорящий от имени мертвых» со своими маленькими книжками достиг влияния, которого заслужил ты. Собственно, люди уже превращают это в религию: появились самозванные «говорящие», которые осмеливаются выступать на похоронах и выкладывать «правду» об умерших, – отталкивающее надругательство, разве кто-то может знать о ком-либо правду? В моем завещании я оставил инструкции насчет того, чтобы никто из этих позеров и близко не приближался к моей могиле, если на похороны вообще кто-то явится. Ты спас мир, и тебе не позволили вернуться. Этот фигляр стряпает лживую историю жукеров, а потом пишет оправдание твоему брату Питеру – и люди делают это религией. Человечество никому не воздает по заслугам.
Валентина с тобой. Покажи ей это письмо – посмотри, подтвердит ли она, что все написанное мной о тебе – правда, до последнего слова? Может быть, когда ты получишь это письмо, меня уже не будет в живых, но многие из знавших тебя курсантов Боевой школы по-прежнему живы, в том числе многие из твоих вояк. Они состарились, но ни один из них тебя не забыл. Я до сих пор изредка переписываюсь с Петрой. Она дважды овдовела, но, несмотря на это, остается на удивление радостной и оптимистичной. Она поддерживает связь со всеми остальными. Они, я и Валентина – все мы можем подтвердить под присягой: ты принадлежишь человечеству глубже и полнее, чем большинство людей могут себе представить.
Отыщи способ поверить в это и не прячься от жизни в непостижимых, беспросветных глубинах релятивистского пространства.
В своей жизни я добился многого, но величайшим моим свершением было то, что я нашел тебя, распознал в тебе тебя и каким-то образом умудрился не уничтожить тебя раньше, чем ты спас мир. Могу только сожалеть о том, что после этого не сумел тебя исцелить. Но это должно стать твоим собственным свершением – или, быть может, достижением Валентины. А может, исцеление придет от детей, которых ты обязан – просто обязан – когда-нибудь завести.
Увы, в личном плане я больше всего жалею об этом. Я никогда не был женат, и у меня нет своих детей. Вместо этого я крал детей у других и тренировал – не воспитывал. Легко сказать: я усыновил человечество. Но это другое, не то что жить дома с детьми, влиять на них своими поступками, позволить им стать счастливыми, цельными и добрыми. Не проживи жизнь, так никогда и не подержав свое дитя на руках, на коленях, в своем доме, не побывав в объятиях ребенка, не услышав его голос и не увидев его улыбку, которую он дарит тебе, потому что ты вложил ее в его сердце!
У меня в жизни не было таких моментов, потому что я обращался с похищенными для Боевой школы детьми совсем иначе. Я не был отцом, и я никого не усыновлял. Женись, Эндер. Роди детей или усынови – чего бы это ни стоило. Но не живи той жизнью, какая выпала мне.
Я совершал великие дела, но сейчас, под конец своих дней, я не счастлив. Хотел бы я в свое время позволить будущему заботиться о себе самостоятельно и вместо прыжков сквозь время остановиться, обзавестись семьей и умереть в отведенный срок, в окружении потомков.
Видишь, я изливаю тебе свое сердце? Каким-то образом ты и меня зачислил в группу своих вояк.
Прости расчувствовавшегося старика – когда доживешь до моих лет, ты все поймешь.
Когда ты был в моей власти, я никогда не обращался с тобой как с сыном. Но я любил тебя, как сына; и в этом письме я обращаюсь к тебе так, как обращался бы к сыновьям, которых у меня никогда не было. И я говорю тебе: хорошо сработано, Эндер!
А теперь – будь счастлив.
Хайрам Графф,полковник МФ в отставкеПробудившись от стазиса в конце перелета, Эндер был шокирован тем, насколько изменилась Валентина.
