Журнал «Если» - «Если», 2011 № 10
А если, как говорил Норвен, он опасен, я в следующий раз прихвачу с собой старый кремневый пистолет отца.
* * *День начался превосходно. Воздух был тих, и шар величественно встал над газовым заводом. Предыдущие полеты совершались исключительно в уединении поместья лорда Гейнсли и проходили на разогретом воздухе. Наш первый полет на шарльере проводился без большой огласки и застал всех врасплох. На сей раз вокруг столпились зеваки, явились и газетчики. Гейнсли объявил публике, что будет подниматься один, поэтому на ночь меня и одетую мальчиком Ангелику спрятали в плетеной корзине. Мы прикорнули на дне, пока наполнялся шар и светлело небо.
Жители северного Лондона как будто вознамерились превратить полет в событие. Гейнсли заявил, что собирается определить свойства атмосферы на экстремальных высотах. Он станет замерять направление ветра, температуру, атмосферное давление, влажность и даже интенсивность солнечного света. Заиграл оркестр, собравшиеся закричали ура. Когда Гейнсли заговорил о значении науки и прогресса, я услышал, как двое рабочих сказали: мол, шар полон и шланг подачи водорода надо бы перекрыть.
Гейнсли велел, чтобы шар привязали к крыше газового завода. Один из его людей стоял наготове, чтобы отпустить рычаг, и тогда мы отправимся в путь. Только вот веревка проходила через днище плетеной корзины и крепилась к главному кольцу у основания баллонета. Никто не знал, что я пронес на борт мясницкий нож.
Удар перерубил связующую нить.
Шар прямо-таки прыгнул в небо. На несколько мгновений оркестр завел победный марш, но музыку перекрыли возмущенные крики Гейнсли. Большинство в толпе как будто решило, что запуск произошел по плану, и разразилось радостными криками. Я сидел, скорчившись, чтобы меня не увидели. Ангелика была как всегда безучастна.
Пока нам сопутствовала удача, и это тревожило. Я бы предпочел, чтобы неприятности случились в начале полета, а все хорошее — под конец. А вдруг разобиженный и разъяренный Гейнсли или его люди начнут по мне стрелять… но огромная толпа зрителей не оставила им такой возможности. Я следил за стрелкой часов и через тридцать минут встал на ноги. Альтиметр показывал, что мы поднялись на двенадцать тысяч футов и стремительно идем вверх. Глянув вниз, я увидел, что мы пролетаем над предместьем Лондона, но шар медленно сносит на северо-восток, к полям.
Первые четыре мили мы преодолели за пятьдесят минут. Ангелика снова начала проявлять интерес к происходящему и поглядывать за борт. Как и ожидалось, в голове у меня вспыхивали видения, но на сей раз я не обращал на них внимания. На пяти милях запустил аппарат кислорода. Его эффективность в разреженном воздухе оставалась неизвестной, и мне хотелось возможно дольше растянуть запас химикатов.
Теперь мы были на высоте пиков у северной границы Индии. Если Ангелика происходила оттуда — это наилучшая для нее высота. Однако, как я и ожидал, ее разум не прояснился. Ничего доброго подобное не сулило.
Я знал, что даже с кислородом не протяну долго. Мы находились на высоте, приспосабливаться к которой мне следовало неделями. Двигаясь как можно осторожнее, я старался беречь силы, но мое состояние определенно ухудшалось.
Возникли новые видения — явно не моего разума. Я стоял на балконе, и тысячи славили меня. Повсюду толпились лисы, украшенные золотыми галунами, клепаными ремнями, церемониальными мечами и поясами, которые сверкали крошечными огоньками. Кое-какие, очевидно, украсили свой мех зеленым, пурпурным, синим и желтым орнаментом.
Ангелика застыла возле альтиметра, все еще постукивая по отметке восемь миль.
Не с нашей планеты, теперь это очевидно. Без кислородного шланга она на большой высоте должна была потерять сознание, а такой оживленной и деловитой я ее еще не видел.
Чуждые образы все еще затопляли мой разум. Ангелика находилась в зале суда, мех заседателей был выкрашен черным. Многие лисы указывали на нее то угрожающе, то умоляюще. Не знаю как, но я понимал ход беззвучного разбирательства. Воздух Земли — тяжелый и перегруженный кислородом — стал ее темницей. Слишком много кислорода, слишком высокое давление, слишком жарко. На уровне моря она пребывала в ступоре: изощренное наказание, словно ты постоянно и безнадежно пьян.
Альтиметр указывал, что мы превысили порог в шесть миль, когда ее случайные мысли перестали захлестывать мой мозг. Явное облегчение, но теперь у меня возникли трудности с управлением аппаратом, который поддерживал мою жизнь. И опять-таки повезло, потому что устройство функционировало в точности так, как было задумано. Когда я в следующий раз проверил альтиметр, мы миновали семь миль.
Трудно передать ощущение безмятежности на семи милях над английскими полями. Здесь нет ни птиц, ни насекомых, даже верхушки облаков кажутся маленькими и далекими. Звуки, которые до меня доносились, приглушены разреженным воздухом. И очень, очень холодно. Хотя на мне подбитые мехом пальто и рукавицы, холод проникает сквозь одежду ледяными иглами.
Вот вам первый человек, увидевший небо с подобной высоты! Каждый вдох давался с трудом, хотя чистый кислород поступал мне в рот через трубку. Мысли Ангелики снова просочились в мозг. Уже не случайные обрывки воспоминаний, когда ее разум выходил из тумана на уровне моря, но отчетливые, сфокусированные образы. Она что-то пыталась мне сообщить. Струйка превратилась в поток.
Последний раз я глянул на альтиметр на восьми милях. Мы всё поднимались. Вероятно, где-то на сорок пять тысяч футов. Чужие мысли затопляли мой разум: спецификации, философия, постулаты, сопротивление материалов, законы, ограничения, битвы, почести, поражения. Ангелика теперь управляла аппаратом, а я съежился на дне корзины, прижав трубку ко рту.
Осталась одна, последняя, банка с перекисью водорода, когда Ангелика вдруг посмотрела на меня. Ее лицо словно бы оделось ореолом вспыхнувшего света, и вокруг нас затрещали пурпурные разряды. Только я успел подумать, не воспламенят ли электрические искры водород в баллонете над нами, как взорвалась вспышка самого яркого и чистого белого света, какой только можно вообразить.
* * *Я открыл глаза под небом глубочайшей фиолетовости, на котором маленькое бледное солнце светило среди редких полупрозрачных облаков. В отдалении сиял город хрустальных шпилей, колонн, укреплений и арок, сам по себе казавшийся произведением искусства. Передо мной по заключенному в камень каналу бежала вода пурпурного оттенка. Прямой как стрела канал тянулся до самого горизонта. Поля по обе его стороны были засажены низенькими раскидистыми деревьями, на которых росли желтые плоды.
