Дмитрий Володихин - «Если», 2008 № 11
На глазах ее закипали слезы.
Эдит Назаровна испуганно прижухла в своей комнатенке.
Напрашивался привычный выход — слинять в бледную сирень и переждать там гнев супруги. Однако меня разобрало любопытство: а что я мог-то? Или бот опять какое-нибудь чудо отчеканил?
Я нащупал первую бусину четок и отключил автопилот. Чтобы не влез ненароком в семейную склоку.
— Так, значит, он купил тебя? — Бледная от ярости, Ева выхватила из пачки тонкую сигарету, защелкала пальцами. Я вручил ей зажигалку. Пока еще ничего не было понятно, но, кажется, меня обвиняли в чем-то очень и очень серьезном. — Ты с самого начала знал!.. — Она прикурила и неистово замахала ладонью, отгоняя дым. — Знал и принял в этом участие! Как ты мог?!
Ага… Ну вот уже кое-что проясняется. Меня купили. Кто меня мог купить? Кто этот оригинал?
Ну, натурально Труадий Петрович!
Так. Купил. И что?
— Ты же всегда завидовал мне! — заходилась Ева. — Завидовал и ждал момента! Дождался? Дожда-ался…
Что происходит, черт возьми?
И я прямо спросил, что происходит.
Все оскорбления, просыпавшиеся на мою бедную голову, я повторять, конечно, не собираюсь. Скажу только, что были они обидны и несправедливы. Кроме одного: нашими совместными с ботом усилиями мы, оказывается, не только сломали выработанную Труадием Петровичем стратегию, но и как-то там подставили Еву.
— Дура я, дура! — горько кривя рот, причитала она. — Сама же, сама тебя туда толкала…
— Ты?! — не поверил я. — Когда?
До сего момента я изо всех сил подражал боту: старался соблюдать спокойствие, не чувствовать за собой никакой вины и ничему не удивляться. Но это же невозможно!
— В тот день, когда тебя уволили! — Промахнувшись, она сломала сигарету о донышко пепельницы, запалила новую. — Ты еще понятия не имел, что такое геликософия. А я тебе все объяснила! Сказала, что Труадий подыскивает начальника отдела. Посоветовала принять участие в конкурсе. Свела тебя с ним. Притащила к нему в гости… У, дура!
Ну вот. Кажется, у меня отбирают единственную в моей жизни заслугу. В кои веки раз проявил инициативу — и, здравствуйте вам, утверждают, будто и тогда действовал из-под палки! И, главное, твердо убеждена, что так все оно и было…
А поди проверь! Будь я ботом еще до падения в траншею… Хотя и это бы не помогло. Записи, не имеющие отношения к типичным ситуациям, хранятся в памяти трое суток, потом стираются. Как в камерах слежения.
Поражаюсь людям, уверенным в истинности своих воспоминаний. Сам я не верю воспоминаниям ни на грош. Как вы уже, наверное, обратили внимание, читать я не люблю — люблю перечитывать. Из чисто эгоистических соображений. Читаешь-то книгу, а перечи-тываешь-то себя. Еще одна похожая страсть — обожаю пересматривать фильмы, которые нравились в юности. Смотришь — и глаза хочется протереть: все же было не так! И эта сцена, и эта… А этой вообще не было!
Теперь представьте, что вам прокрутили эпизод из вашего собственного прошлого. Ручаюсь, реакция будет та же самая.
Не так все было!
— Ева, — беспомощно сказал я. — Ева… Я просто не знал…
— Не знал, как называется моя фирма?
— Нет, я… Я понятия вообще не имел об этом решении…
И, бот свидетель, вправду не имел. Я даже не имел понятия, о каком решении речь.
Она уничтожила меня взглядом.
— Не ври! Я только что все выяснила! Решение принимал один ты! Остальные были на Крите!
Ну почему, почему, стоит только высунуть нос из виртуальной своей скорлупы, как тут же хочется сгореть со стыда? К черту! Все к черту!!! Сам наворотил дел — пусть сам и разбирается.
Здравствуй, бледная сирень, голубой палисад…
Ну вот. Здесь нас с тобой никто не тронет, не обругает, не подведет под издевку черной правды… которая страшнее клеветы… Так, кажется, у поэта?
Лучшим выходом из гнусного этого положения мне казался такой: бот, по своему обыкновению, сейчас поведет себя крайне бесстыже, и Ева просто выставит меня за дверь. Раз и навсегда. А что еще делать с Иудой? Надо же! Слить фирму жены за тридцать сребреников жалованья… Или что я там с ее фирмой сделал?
ЖЕЛАТЕЛЬНО ЛИЧНОЕ ПРИСУТСТВИЕ
Мог бы и не напоминать. Я уже и сам чувствовал, что меня куда-то неистово тащат за руку. Должно быть, в направлении порога. Куда еще? Сложность, однако, заключалась в том, что вернуться в зримую реальность можно было лишь с помощью четок, а четки находились в той самой руке, за которую волокли.
Вскоре меня развернули рывком, возможно, для нанесения хорошего пинка в крестец, однако вместо этого повалили на что-то упругое, обширное, оказавшееся впоследствии нашим супружеским ложем, и впились в мои губы жарким влажным поцелуем. Артикулятор дернулся, но безуспешно.
Зато правая рука наконец-то получила свободу — и я смог вернуть себе зрение и слух.
Меня уже раздевали.
— Что ж ты сразу не сказал?.. — страстным прерывистым шепотом вопрошала Артамоновна, сдирая с меня рубашку и принимаясь уже за брючный ремень, на котором, кстати, крепился футляр с коробочкой. — Родной ты мой…
Самое обидное, что во время всей этой суматохи я, видать, нечаянно придавил не ту бусину, полностью отключив запись. Поэтому не спрашивайте, что он ей такое сказал. Не знаю. А хотелось бы.
Внезапно Ева запнулась, широко раскрыла глаза.
— Ты ведь все исправишь, да?.. — спросила она с надеждой и страхом. — Ты меня так не бросишь… Ты поможешь мне, правда?..
Глава двенадцатая
Без позору рожи не износишь.
Однако в ту пору, когда Владимир Иванович Даль подслушал и записал эту народную мудрость, автопилота еще не придумали.
Мои постоянные уходы в непрозрачку не то чтобы участились, нет, они сменили причину. Если раньше меня туда гнала скука окружающего мира, бессмыслица его, глупость, ханжество, то теперь я именно уберегал от позора собственную рожу.
Чем-то я напоминал себе героя анекдота советских времен, кидавшегося валенком в седьмом отсеке атомной подводной лодки, где якобы располагался пульт управления баллистическими ракетами. Где-то рушились фирмы, ломались судьбы, а виноват в этом был я, кидавшийся валенком.
С другой стороны, фирмы — чужие, судьбы — чужие. Неизвестные, незримые. Кто знает, сколько незримых живых существ мы давим насмерть каждым своим шагом? На всех, знаете, жалости не хватит. Да и не хочу я жалеть этот мир. Он же нас не жалеет!
Другое дело Ева. Еву надо было выручать.
Как я ей иначе в глаза смотреть буду?
* * *Новая стратегия строилась на руинах старой. Шилась на живую нитку. Каждый день приносил неожиданности, и не все они, как я догадываюсь, были приятны. Руководство отложило туристический набег на Барселону. Перед глазами то и дело вспыхивало опостылевшее «Желательно личное присутствие».
