Сергей Волков - Планета битв
– И вам не хворать, герр Лускус, – улыбнувшись, коротко поклонился немец, после чего повернул голову к нам: – Герр Елисеев… Герр Анатолий Кислицын, если не ошибаюсь? В общем, господа, я рад, что успел вовремя.
– А уж мы-то как рады! – подхватил Лускус, пожал протянутую Шерхелем руку и кивнул в сторону курившейся струйками пара машины. – Черт возьми, что это за хреновина?
– Всего лишь мой маленький купфербюгельайзен! – с довольной улыбкой сытого кота ответил немец.
– То есть? – Толя Кислицын обрисовал руками в воздухе какие-то округлые контуры. – Попонятнее можно?
– О, конечно. Это медный утюг. Небольшой утюжок на паровой подушке, вооруженный ракетным минометом конструкции вашего покорного слуги! – И Зигфрид снова коротко поклонился.
Мне, признаться, уже несколько надоело его кривляние. Я слишком хорошо запомнил нашу предыдущую встречу там, на Лимесе, и те слова, которые бросил мне в лицо немец. С другой стороны, Шерхель сегодня действительно спас всех, и меня в том числе.
– А как работает этот купер… бугель… В общем, эта штука? – не отставал от Зигфрида Кислицын. Ополченцы заинтересованно приумолкли.
– Погоди, Анатолий! – оборвал его Лускус и обратился к немцу: – Откуда вы вообще узнали про вторжение?
– У меня свои источники информации, – туманно ответил Шерхель и тут же, отбросив наконец наигранную важность, зачастил, словно стим-спит: – Еле успели! Почти двести прыгунов запрягли, тащили наш утюг две недели. Шасси по дороге стерли, но добрались.
– Ты, друг любезный, на денек бы раньше поспел – мы бы тебя и утюг твой обратно на руках понесли, – проворчал кто-то из бойцов.
Зигфрид дернулся, сдвинул брови:
– Большие потери?
Лускус молча махнул рукой. Все помрачнели, враз вспомнив, что сражение с грейтами еще не закончено.
– Так! – Лускус вскинул уже изрядно помятый рупор, с которым не расставался: – Бойцам – отдых. Командирам выделить людей в дальнее охранение. Гостей накормить, помочь с обслуживанием купферн… В общем, утюга!
Опустив рупор, он хлопнул Шерхеля по кожаному плечу, кивнул нам с Кислицыным:
– Ну а вас прошу на мой командный пункт. Подкрепимся, чем Медея послала…
* * *Под навесом, за импровизированным столом, сложенным из снарядных ящиков, расселись командиры ополчения и люди с Лимеса. Закуски были самые немудреные. Главным блюдом выступало солдатское рагу, приготовленное кашеварами согласно древнему правилу полевой кухни: «кидай в котел все подряд, чтобы ложка стояла; все полезно, что в рот полезло». Шерхель прохаживался в сторонке, чавкая глиной и бросая заинтересованные взгляды на большую бутыль со спиртом, водруженную посреди стола. Лускус отдавал последние распоряжения разведчикам, уходившим к побережью.
– Герр Шерхель, – окликнул немца Толя Кислицын. – Пока суд да дело, может, расскажешь, на чем твой утюг ходит? Это ведь такая махина! Ее небось сланцами или тем более дровами и с места не сдвинуть, а?
Сидящие за столом дружно загомонили, поддерживая ракетчика. Всем было интересно узнать о смертоносной и чудной машине, явившейся подобно джину из сказки и спасшей ополчение от гибели.
Шерхель улыбнулся, откашлялся и начал говорить:
– Если вы помните, господа, мы получали газ для нашего дирижабля, нагревая сланцы в больших медных шарах без доступа воздуха. Петр Янович, светлая ему память, называл это сухой перегонкой. Вообще же такой процесс химики именуют пиролизом. – Шерхель попытался изобразить рукой в воздухе нечто большое и округлое. – Мне повезло, я познакомился с женщиной, пожилой, очень степенной женщиной, фрау Линдой Асмолсон, которая когда-то в молодости преподавала химию. Она, конечно же, многое забыла, но кое-какие азы этой весьма замысловатой науки ей все же удалось преподать мне.
– Герр Зигфрид, не тяните, – едва ли не взмолился Кислицын.
– Гут, камрад Анатолий, – кивнул немец. – Итак, пиролиз. Там есть свои хитрости, но главное – температура. Я поставил ряд опытов и выяснил, что помещенный в герметичный сосуд сланец, нагретый до четырехсот градусов, испускает аммиак. Но если добавить к толченому сланцу воду, кое-что еще и нагреть эту смесь до восьми сотен градусов, на выходе мы получаем большой спектр разнообразных веществ, начиная с кокса, смол и закачивая горючим газом с резким углеводородистым запахом. Ну а самое важное – «жидкий уголь». Конечно, никакой это не уголь, по составу это, видимо, сложная смесь высоко окисленных углеводородов. Однако мои арбайтеры прозвали полученное топливо именно так – за черный цвет и весьма активную «горючесть». Конечно, будь мы на Земле, я бы провел полный химический анализ здешних сланцев, с тем чтобы подобрать наиболее эффективные способы химической переработки. Пока же приходится буквально тыкаться носом, действовать вслепую.
– Пиролиз… «Жидкий уголь»… – задумчиво бормотал Лускус, подбрасывая и ловя трофейный пистолет. – Паровая турбина… Что ж, это меняет дело. Теперь, пожалуй, можно и за авиацию взяться, а? Что скажете, коллеги?
Клим пожал плечами. Он думал о другом…
Налили. Выпили. Тост был коротким: «За победу!» Вторую пили не чокаясь. Никто не задавал вопросов, никто не произносил пафосных слов. Усталые мужчины просто опустили глаза и молча влили в себя спирт. Стук пустых кружек о снарядные ящики прозвучал как прощальный салют по всем погибшим.
После страшного боя, после стольких смертей человек приходит в себя медленно, а иногда не приходит вовсе. Современные средства военной психокоррекции на Медее отсутствовали, и в ход пошел извечный спутник всех армий во все времена – алкоголь. Спирт постепенно брал свое, зажигая глаза и развязывая языки. За столом возник разговор, потом другой, третий, и вот уже все говорили, не слушая друг друга, размахивали руками, обсуждая минувшее и будущие сражения.
Клим поднялся и вышел из-под навеса. В траншее было пусто. Бойцы ополчения расположились на изрытых взрывами склонах увалов, вокруг костров. По распоряжению Лускуса им тоже выдали по сто граммов спирта на брата, и теперь со всех сторон доносились возбужденные голоса, вскрики, песни. Елисеев знал – скоро все это закончится. Выплеснув эмоции, разрядившись, люди уснут и утром будут готовы вновь идти и сражаться.
Где-то зарокотал барабан, и под его ритм хриплый голос запел, чеканя слова:
Как закроют срока для нас,
И опять в перехлест дорог.
Ну, последний отбойник – пас.
Под амнистией мы, корешок.
Эй, начальничек, не томи,
А скажи, где маманя ждет.
На, возьми у меня взаймы.
Я ж богатенький и не жмот…
Песня оборвалась, и человек пьяно рявкнул:
