Геннадий Прашкевич - Пес Господень
По узкой витой лестнице из железа Ганелон поднялся прямо в монастырскую библиотеку.
Запах пыли.
Свет сумеречный.
Высокие мозаичные окна библиотеки, украшенные библейскими сюжетами, доходили почти до потолка, но все равно пропускали мало света. На широком деревянном столе в беспорядке валялись книги и списки, ножи для подчистки пергамента и перья, свинцовые карандаши и стопы бумаг, наверное, приготовленных для просмотра.
Краем глаза Ганелон уловил легкое движение.
Он обернулся.
Женщина.
Зачем в монастыре женщина?
Глухое, черное, до самого пола платье. Черный платок, низко опущенный на глаза. Выбившаяся из-под платка седая прядка.
Наверное, это и есть некая сестра Анезия, пришедшая в Барре из Германии, подумал Ганелон.
И решил: она, наверное, напугана. Она, наверное, смертельно напугана. А раз так, она непременно поможет мне.
Он сказал негромко:
– Я ищу монаха Викентия.
Сестра Анезия не ответила.
Он повторил:
– Я ищу монаха Викентия.
Только тогда женщина глухо ответила:
– Подойди к окну.
Ганелон медленно подошел к окну.
Серджентов отсюда не было видно, но, судя по грохоту, усиленному сводами монастыря, они еще не оставили попыток войти в монастырь Барре через его главные двери.
Сердженты упорны, подумал он. Минут через десять тяжелая дверь рухнет и сердженты ворвутся в монастырь именно так, как они этого захотели – через главный вход.
Им овладело равнодушие.
Он молча смотрел в окно.
Тщедушное тело монаха Викентия, еще больше тщедушное от того, что он был полностью раздет, висело вниз головой на толстом суку старого грушевого дерева.
Судя по безвольно опущенным рукам, монах Викентий был давно мертв…"
XVII–XVIII
"…грохот доносился снизу. Сердженты не отступали. Их жесткая настойчивость невольно внушала страх.
– Ты орудие дьявола, Ганелон.
Он поднял руки и закричал:
– Я орудие Бога!
Он видел: бледное лицо Амансульты иссечено ранними морщинами, ее прежде темные волосы посветлели, а местами между некоторых еще темных прядей выбивалась откровенная седина. Он видел: Амансульта, как и вавилонский маг Сиф, не нашла великую панацею.
Сердце Ганелона гулко стучало.
Черное платье. Черный платок. Глаза, затемненные усталостью.
Но вот странно, впервые Ганелон не увидел во взгляде Амансульты привычного холода и презрения.
Только усталость.
Страдание и усталость.
Амансульта не нашла великую панацею. Значит, дьявол ей не помог.
Ганелон задохнулся.
Я убил ее в Константинополе. Я бросил ее полуживую в ночи, в которой ее должны были добить святые паломники. Потом я слышал от многих, что это так и случилось, что ее уже давно нет среди живых. О ней много лет никто не приносил никаких известий. И, тем не менее, она вот – живая. Она стоит у окна, она смотрит на него, на Ганелона, и в глазах ее усталость.
Сестра?…
Ганелон не верил.
Амансульта медленно усмехнулась его неверию. Ей вовсе не хотелось утверждать его в его неверии. Очень медленно она расстегнула черное платье на груди. Странно светлая в сумеречном свете библиотеки, будто светящаяся изнутри, выкатилась круглая грудь, перечеркнутая двумя темными шрамами.
– Видишь, крест на моей груди? Он начертан тобой.
– Но так хотел Господь! Я только пес Господень! – закричал он. – Зачем ты избрала путь, неугодный Богу, сестра?
Ганелон упал на колени.
– Оставайся на месте, не надо приближаться ко мне, – ровно и глухо предостерегла Амансульта и показала Ганелону узкий испанский стилет. – Тебе уже никогда не удастся повторить то, что тебе удалось сделать со мною в Константинополе.
– Но тебя убьют, сестра! – закричал Ганелон, не вставая с колен и протягивая к ней руки. – Слышишь этот грохот? Внизу сердженты, через несколько минут они сорвут дверь и ворвутся в монастырь. Они убьют тебя. Идем со мной. Я знаю, как выйти из монастыря.
– Я тоже знаю, как выйти из монастыря, – все так же глухо и ровно ответила Амансульта. – Но теперь мне все равно. Я дождусь серджентов. Мне не для чего больше жить. Викентий убит. Я устала.
– Ты дьявол, – повторил Ганелон беспомощно.
Амансульта не ответила.
Она даже не возразила.
Левой рукой, не выпуская из правой стилета, она по-женски ловко подоткнула под платок выбившуюся седую прядь.
– Зачем ты избрала такой путь, сестра? Я шел за тобой всю жизнь. Забери списки Викентия и я прямо сейчас уведу тебя в безопасное место. Тебе никогда больше не придется странствовать по чужим краям и бояться всего живого. Я знаю такое место, где ты окажешься в безопасности.
– Разве существуют такие места, до которых не дотянулись бы жадные руки блаженного отца Доминика и его злобных псов?
Он не выдержал ее взгляда:
– Ты прощаешь меня, сестра?
Амансульта не ответила.
Он закричал:
– Ты прощаешь меня, сестра?
Амансульта прислушалась к грохоту ударов, вдруг участившихся внизу, и устало наклонила голову:
– Везде смерть.
И пояснила ровно и глухо:
– У каждого свои демоны, Ганелон. У каждого свои тени. Моим демоном и моей тенью оказался ты. Ты преследовал меня неустанно. И везде, куда бы ты ни приходил, ты проливал кровь. Но моею тенью, Ганелон, был еще и Викентий. Он был слаб, он никого не убивал, и везде, куда бы он ни приходил, даже в самом темном месте, от его присутствия всем становилось светлей. Он спасал, Ганелон, потому что свет всегда сильней тьмы. Как бы ни была темна самая темная ночь, ее мглу рассеивает даже слабый огонь.
– Но я был не один, я не мог ошибаться! – закричал Ганелон. – Со мной были блаженный отец Доминик, и строгий отец Валезий, и мудрый брат Одо, и много других смиренных и чистых братьев, и сам великий понтифик апостолик римский! А вы одиноки.
Никогда так сильно не хватало Ганелону зеленых круглых глаз брата Одо, умеющего понимать каждое его движение.
– Возьми списки Викентия, сестра. Мы еще успеем уйти.
Амансульта вздрогнула.
Внизу тяжело рухнула дверь, послышались грубая ругань, крики и топот взбегающих по лестнице серджентов.
– Ты прощаешь меня, сестра?
Амансульта медленно улыбнулась.
В ее глазах стыл легкий холодок, смешанный с усталостью, но в них не было, как прежде, презрения. Только этот легкий, почти неуловимый, почти растаявший холодок, и великая, уже непостижимая никакому уму усталость.
С искренним состраданием, дивясь ужасной слепоте Ганелона, Амансульта произнесла:
– Как я могу простить тебя, брат, если ты вовсе не хочешь этого?…"
Часть шестая
ТАЙНЫЙ БРАТ
1210
II–IV
"…и пред папским легатом отцом Амальриком, пред главным инквизитором отцом Велларио, в присутствии отца Гираута, главного викария, замещающего судью, в присутствии брата-доминиканца Ганелона и двух свидетелей по имени Йезер и Жаню предстала перед судом отступница девица Амансульта, прозванная Кастеллоза и прозванная сестра Анезия, и когда она предстала перед судом, ей сказали: ввиду полного единогласия и ясности в ее деле она должна тут же сознаться и покаяться для облегчения совести.
