Гордон Диксон - Гордон Диксон. Филип Дик. Роджер Желязны. Волк. Зарубежная Фантастика
К нему подошла девушка с маленькими ярко светящимися грудями и попросила прикурить. Чьень машинально достал зажигалку.
— А почему у вас груди светятся? — спросил он. — Радиоактивные инъекции?
Ничего не ответив, девушка пожала плечами и отошла. Очевидно, он сморозил какую-то бестактность.
«Наверное, послевоенная мутация», — решил Чьень.
— Прошу вас, товарищ. — Лакей изящным жестом протянул поднос. Чьень выбрал мартини — в данный момент это был самый модный напиток среди высшего партийного класса Народного Китая — и отпил глоточек ледяной смеси. «Отличный английский джин, — отметил он про себя. — Может, даже с добавлением настоящего голландского можжевельника, или что они там добавляют». Он почувствовал себя лучше. «В принципе, здесь совсем неплохо, — решил он. — Даже весьма приятная обстановка. Все такие респектабельные, уверенные в себе. Они хорошо потрудились, теперь можно немного отдохнуть. Очевидно, это миф, будто рядом с Вождем люди испытывают тревогу и нервное возбуждение». Ничего подобного он пока не замечал — ни в себе, ни в других.
Какой-то широкоплечий пожилой человек остановил Чьеня очень простым способом: уперев ему в грудь свой бокал.
— Тот лилипут, — сказал он, ухмыльнувшись, — который просил у вас прикурить, ну, с грудями, как огни рождественской елки, на самом деле мальчик. — Он захихикал. — Здесь нужно держать ухо востро.
— А где можно найти нормальных женщин? Во фраках и с галстуками? — попытался сострить Чьень.
— Очень даже рядом. — Человек удалился, оставив Чьеня наедине с мартини.
Высокая красивая женщина в роскошном платье, стоявшая рядом с Чьенем, вдруг схватила его за руку. Он почувствовал, как напряглись ее пальцы. Она сказала:
— Вот он. Великий Вождь. Я вижу его в первый раз и так волнуюсь. У меня прическа в порядке?
— В полном, — пробормотал Чьень и посмотрел в ту же сторону, что и женщина. Первый взгляд на Абсолютного Благодетеля.
Вождь шел через зал, к столу. И это был не человек.
Но и не металлическая конструкция. Совсем не то, что Чьень видел по телевизору. Очевидно, механическое чудище предназначалось только для речей… Наподобие искусственной руки, которой однажды воспользовался Муссолини, чтобы приветствовать длинную и утомительную процессию.
«Боже, — подумал Чьень. Ему стало плохо. — Может, это подводный дракон, „Пасть“? Таня Ли что-то такое упоминала?» Но это не имело пасти. Ни щупалец, ни даже плоти. Собственно, Его там вообще словно не было. Стоило Чьеню сфокусировать на этом взгляд, и оно исчезало. Он видел сквозь него, видел людей по ту сторону зала, но не видел его самого. Однако когда он отворачивался, то боковым зрением сразу замечал его туманные контуры.
Оно было ужасно. Источаемый им ужас окатил Чьеня, как волна испепеляющего жара. Продвигаясь к столу, оно высасывало жизнь из людей, попадавшихся на пути. Одного за другим, пожирая их энергию с бездонным аппетитом. Оно их ненавидело — Чьень чувствовал его ненависть. Оно на дух не переносило людей, всех и каждого, — и Чьень улавливал долю этого отвращения. В мгновение ока все присутствующие на вилле превратились в мерзких слизняков, и это существо шествовало по склизким панцирям упавших, раздавленных улиток, глотало, пожирало, насыщалось… и надвигалось прямо на Чьеня. Или то была иллюзия? «Если это галлюцинация, то самая жуткая в моей жизни, — подумал Чьень. — Если реальность, то чересчур жестокая. Порожденное абсолютным злом существо, убивающее и заглатывающее поверженные жертвы». Он смотрел на след существа — цепочку раздавленных, искалеченных мужчин и женщин. Он видел, как они пытались заново собрать свои изуродованные тела, силились что-то сказать.
«Я знаю, кто ты, — подумал Тун Чьень. — Ты — верховный Вождь всемирной Партии, разрушитель и истребитель жизни. Я видел стихотворение арабского поэта Ты ищешь цветы жизни, чтобы пожрать их. Ты оплел Землю, и нет для тебя ни высоты, ни глубины. Где угодно, когда угодно — появляешься ты и поглощаешь. Ты создал жизнь, чтобы затем поглотить ее. И в этом находишь наслаждение.
Ты БОГ, — подумал он.»
— Товарищ Чьень, — сказал Голос. Голос исходил не со стороны безротого и безъязыкого видения, материализовавшегося прямо перед ним, а звучал внутри головы Чьеня. — Приятно познакомиться с вами. Что вы понимаете? Что знаете? Подите прочь. Какое мне дело до всех вас? Слизь. Какое мне дело до слизи? Да, я увяз в ней. Да, я испражняю слизь, но иду на это сознательно. Я мог бы раздавить всех вас. Я мог бы раздавить даже самого себя. Острые камни на пути моем, и слизь усеяна иглами и лезвиями. Я создаю для вас ловушки и тайники, глубокие тайные убежища, но моря для меня как кастрюля с варевом. Чешуйки моей кожи связаны со всем, что есть. Ты — я. Я — ты. Но это неважно. Так же неважно, как является ли существо с огневыми грудями мальчиком или девочкой. Можно получать удовольствие от тех и других. — Оно засмеялось.
Чьень не мог поверить, что оно разговаривало с ним. Что оно выбрало его. Это было слишком ужасно.
— Я выбрал всех и каждого, — продолжало оно. — Нет малых, нет великих, каждый упадет и умрет, и я буду рядом, наблюдая. Каждый раз. Так устроен мир. Мне ничего не нужно делать, только смотреть.
И вдруг связь прервалась. Но Чьень видел его. Как громадную сферу, повисшую в комнате. С миллионом, миллиардом глаз — для каждого живого существа. И когда живое существо подало, оно наступало на него и давило. «Для этого оно и сотворило жизнь, — понял он. — В арабском стихотворении говорилось не о смерти, а о Боге. Или, скорее, Бог и есть смерть. Одна сила, один охотник, один и тот же монстр-каннибал, и раз за разом оно попадало или промахивалось, но, имея в запасе вечность, ему некуда было спешить. Второе стихотворение тоже о нем, понял он вдруг. — То, что написал поэт Драйден. Жалкий хоровод — это мы, наш мир. И ты сейчас поглощаешь его. Мнешь, изменяешь согласно своему плану.
Но по крайней мере, — подумал он, — у меня осталось мое собственное достоинство».
Он с достоинством поставил бокал, повернулся, пошел к дверям. За дверьми оказался длинный коридор с ковровой дорожкой. Лакей в фиолетовой ливрее услужливо распахнул перед ним двери. Чьень оказался в темноте, на пустой веранде. Один.
Нет, не один.
Оно последовало за ним. Или уже было на веранде? Да, оно поджидало его. Оно с ним еще не покончило.
— Оп-ля! — Чьень головой вперед бросился через перила. Внизу, в шести этажах, блестела река — смерть, настоящая смерть, совсем не такая, как в арабском стихотворении.
Когда Чьень перелетал через перила, оно выпустило щупальце и ухватило его за плечо.