Евгений Прошкин - Драйвер заката
– На пару часов, – бездумно ответил тот.
– Два часа?! И что ты там собираешься делать? Висеть в пустоте? Одного часа хватит за глаза, – отрезал Коновалов.
Керенский встал с кровати и похлопал куратора по руке, чтобы тот тоже освободил место. Сигалов снова лег и дотянулся до немуля на полке.
– Ты ничего там не увидишь, – устало повторил Коновалов. – В лучшем случае молоко.
Виктор хотел спросить, почему молоко, но лишь отмахнулся и надвинул обруч на лоб.
Эпизод 16
Куратор выразился максимально точно: это напоминало молоко. Всё пространство было залито белесым туманом, настолько плотным, что Сигалов удивился, почему кожа не чувствует соприкосновения с жидкостью.
Виктор лежал на бетонном полу посреди пустого ангара, который казался намного больше, чем нижний этаж в офисе компании. Стен он не видел, но отчего-то был уверен, что они далеко и, главное, – что они существуют. Сигалов прикоснулся к полу и прочувствовал пальцами все неровности и песчинки. Он прочел поверхность, как слепой читает азбуку Брайля, и сразу узнал работу мастера – единственного автора на свете, который мог тратить на создание вымышленного мира всю свою жизнь. Это и было настоящей жизнью Кирилла, а не прозябание в реальности, где у него не осталось ничего, кроме функционирующего мозга.
Пол был холодным, совсем не как снег, в котором Виктор валялся, споткнувшись о санки. Он осторожно встал на ноги и вдруг заметил в тумане два темных пятна. Одновременно раздался голос – неживой, механический, но тем не менее узнаваемый:
– Кстати, Саша, он узнал про Лаврика.
– Всё? – Другой голос, тоже знакомый.
– Почти всё.
– От кого?
– От меня.
– Мне бы удивиться, но я ожидал чего-то подобного.
– Лучше от меня, чем от чужих людей. У нас и так проблемы с доверием. Он был в одном шаге, и я решил не тянуть.
– Возможно, ты прав. Я тебя не осуждаю.
– И надо что-то делать с Лавриком.
– Я думаю об этом.
– Надо не думать, а делать.
– Игорь, ты сам знаешь, насколько всё сложно.
Глухие голоса вязли в пространстве, точно разговаривали сквозь подушку. Виктор постепенно, сантиметр за сантиметром, приближался к темному пятну, пока не разобрал черты лица Коновалова. Вторым пятном, пониже и поуже, был Керенский. Оба стояли на тех же местах возле кровати, только кровати уже не было, и ничего не было – ни стен палаты, ни капельницы, ни выключенного за ненадобностью дефибриллятора. От всего этажа остался только бетонный пол.
Коновалов и Керенский продолжали разговаривать, стоя неподвижно, как манекены с восковыми масками вместо лиц. Сигалов различал голоса только по тональности и по тому, с какой стороны исходил затухающий звук. Виктор даже не был уверен, что они шевелят губами, хотя, возможно, он просто не мог этого рассмотреть, подходить к ним вплотную он не решался.
– Теперь ты согласен, что я был прав? – Это, кажется, опять Коновалов. – Поможет или нет – поглядим. Но у него светлая голова и низкая самооценка, несмотря на все его творческие понты.
– Игорь, я и тогда был не против. Но есть опасения. Риск-то огромен.
– Его легко контролировать.
– Поначалу всех легко. А потом как с Лавриком.
Без посторонних руководители обращались друг к другу на «ты», и Сигалов не видел в этом ничего удивительного. Но всё же его это почему-то задевало. Выходит, он оставался для них чужаком.
– Идея проверить, как Индекс реагирует на поправки, не такая уж нелепая.
– Пусть проверит, чего уж. Мне просто не хочется без толку торчать тут целый час, пока он там барахтается.
– А если не барахтается?
– Все барахтаются.
– Сигалов – не все. И если честно, меня тоже смущают вторжения в алгоритм. Индекс – целостная система. Поправки могут что-то в ней нарушить. Что-то такое, чего мы не замечаем или не понимаем.
– Насчет поправок – я давно уже думал упразднить один лишний персонаж.
– И как ты ему это объяснишь?
– Я перед ним не отчитываюсь, но исправная работа Индекса в его же интересах.
Виктор уже не понимал, о чем идет речь, и даже перестал следить за тем, кто и что говорит, когда фигура покрупней подняла руку. Сигалов отшатнулся: этого он от манекена никак не ожидал. На расстоянии двух шагов он уже ничего не слышал, слова сливались в монотонный гул. Когда Виктор снова приблизился, Коновалов заканчивал разговор по монолитной, как кирпич, трубке.
– Снятие поправки подтверждаю. Александр Александрович рядом, он в курсе. И вот еще что: сократите время Сигалову, делать ему там совершенно нечего, сам же спасибо скажет. Насколько сократить?.. Ну, например…
– Эй, не надо! – воскликнул Виктор. – Тут не совсем пустота, тут кое-что есть! И ни в каком молоке я не барах…
Куратор его не слышал. Сбросив вызов, он снова замер с коммуникатором в руке. Виктор помахал у него перед глазами ладонью, и Коновалов, не меняя выражения лица, поднял голову, как будто искал на потолке комара, в существовании которого не был уверен.
– Тебе давно установили клиент, почему ты им не пользуешься? – пробубнил Керенский.
– Я уж по старинке, голосом.
– А если придется давать команды иного рода?
– У нас все люди проверенные.
– Ты и про Шмелёва это говорил.
– Со Шмелёвым виноват, не спорю. Долго ты меня еще попрекать собираешься?
– Пока не активируешь персональное приложение в трубке.
– Небезопасно. И не люблю я эти игрушки. Трубку можно посеять.
– Палец не посеешь. Без авторизации никто в систему не войдет.
– Сколько их установлено?
– У меня, у тебя и у него. – Керенский поднял руку вверх, очевидно имея в виду некое большое начальство, очень большое.
– Вот и хорошо. У тебя и у него пусть будет, а я голосом покомандую.
– Ладно, пойду я. А тебе счастливо поскучать. Не оставляй его. Как закончит – сразу доклад.
Истукан пониже сдвинулся с места и размеренно, как робот, пошел в туман. Сигалов, не задумываясь, отправился за Керенским. Оставаться здесь не было никаких причин, уйти стоило еще раньше, но ребяческое желание подслушать разговоры начальства пересилило. Теперь он об этом жалел: страшных тайн выведать не удалось, а время было потрачено. К тому же куратор сократил продолжительность сессии, насколько – Сигалов не расслышал. В груди нарастало тянущее чувство, что он не успевает, хотя Виктор понятия не имел, куда можно успеть или опоздать в этом кромешном тумане.
Впрочем, уже не в кромешном. Ему показалось, что молоко вокруг становится если не прозрачней, то жиже – словно в него по капле добавляли воду. Отследить этот неуловимо медленный процесс было невозможно, однако если раньше Сигалов не видел даже вытянутую руку, то теперь белое марево расступалось значительно дальше.
