Станислав Лем - Возвращение со звезд. Глас Господа. Повести
— Таких лет?
— Сейчас ты сам так говоришь, а тогда, возле бассейна, когда я начал, взъелся на меня.
— Да, это было невыносимо и великолепно. Ну, признайся. Скажи сам — впрочем, что тебе говорить? Когда ты вылез из той дыры на Ке…
— Оставь, наконец, в покое эту дыру!
— Не оставлю. Не оставлю, потому что только тогда я понял, каков ты. В то время мы еще не очень хорошо знали друг друга. Когда, это было месяц спустя, Гимма сказал мне, что Ардер летит с тобой, я подумал, что… ну, в общем не знаю! Я подошел к Ардеру, но смолчал. Он, конечно, сразу почувствовал. «Олаф, — сказал он, — не злись. Ты мой лучший друг, но сейчас я лечу с ним, а не с тобой, потому что…» Знаешь, как он сказал?
— Нет, — сказал я. К горлу подкатился комок.
— «Потому что только он один спустился в „дыру“. Он один. Никто не верил, что туда можно спуститься. Он сам не верил». Ты верил, что вернешься?
Я молчал.
— Видишь! «Мы вернемся вместе, — сказал Ардер, — или не вернемся совсем»…
— И я вернулся один… — сказал я.
— И ты вернулся один. Я тебя не узнал. Как же я тогда испугался! Я был внизу, у насосов.
— Ты?
— Я. Смотрю, кто-то чужой. Совершенно чужой. Я думал, это галлюцинация… У тебя даже скафандр был совершенно красным.
— Ржавчина. Лопнул шланг.
— Знаю. Ты мне говоришь? Ведь это же я потом латал его. Как ты выглядел… Да, но только позднее…
— С Гиммой?
— Ага. Этого в протоколах нет. И ленту вырезали через неделю, кажется, сам Гимма. Я думал, ты тогда его убьешь.
— Не говори об этом, — сказал я, чувствуя, что еще минута, и я начну дрожать. — Не надо, Олаф. Прошу тебя.
— Только без истерики! Ардер был мне ближе, чем тебе.
— Что значит «ближе», «дальше», какое это имеет значение?! Болван ты, Олаф. Если бы Гимма дал ему резервный вкладыш, он бы сейчас сидел с нами! Гимма экономил на всем, боялся потерять лишний транзистор, а людей потерять не боялся! — я осекся. — Олаф! Это чистейшее безумие. Пора забыть.
— Видно, Эл, не можем. Во всяком случае, пока мы вместе. Потом уже Гимма никогда…
— Оставь в покое Гимму! Олаф, Олаф! Конец… Точка. Не хочу больше слышать ни слова!
— А о себе я тоже не могу говорить?
Я пожал плечами. Белый робот хотел убрать со стола, но только заглянул в комнату и вышел. Его, наверное, испугали наши возбужденные голоса.
— Скажи, Эл, чего ты, собственно, злишься?
— Не притворяйся.
— Нет, серьезно.
— Как это «чего»? Это же случилось из-за меня…
— Что из-за тебя?
— С Ардером.
— Что-о?
— Конечно. Если бы я сразу настоял, перед стартом, Гимма дал бы.
— Ну, знаешь! Откуда тебе было знать, что подведет именно радио? А если бы что-нибудь другое?
— Если бы! Если бы! Но было никакого «если бы». Было радио.
— Постой. Так ты с этим носился шесть лет и даже не пикнул?
— А что мне было «пикать»? Я думал, это и так ясно.
— Ясно? Черное небо! Что ты плетешь, человече?! Опомнись! Если бы ты это сказал раньше, каждый бы решил, что ты рехнулся. А когда у Эннессона расфокусировался пучок, то это тоже ты? Да?
— Нет. Он… Ведь расфокусировка случается…
— Я знаю. Все знаю. Не меньше тебя. Эл, я не успокоюсь, пока ты не скажешь.
— Что?
— Что это только твое воображение. Это же дикая чушь. Ардер сам бы тебе сказал это, если б мог.
— Благодарю.
— Слушай, Эл, я тебе сейчас так врежу…
— Поосторожней. Я посильнее.
— А я злее, понимаешь? Болван!
— Не кричи так. Мы тут не одни.
— Ладно. Все. Но это была чушь или нет?
— Нет.
Олаф так втянул носом воздух, что у него побелели ноздри.
— Почему нет? — спросил он почти нежно.
— Потому что я уже раньше приметил эту… эту жадную лапу Гиммы. Я обязан был предвидеть это и взять Гимму за глотку сразу, а не после того, как я вернулся с известием о гибели Ардера. Я был чересчур мягок. Вот в чем дело.
— Ну ладно. Ладно. Ты был слишком мягок… Да? Нет! Я… Эл! Я не могу. Я уезжаю.
Он вскочил из-за стола. Я тоже.
— Ты что, с ума спятил! — крикнул я. — Он уезжает! Ха! Из-за того, что…
— Да, да. А что, прикажешь слушать твои бредни? И не подумаю. Ардер не отвечал. Так?
— Отстань.
— Не отвечал? Говори.
— Не отвечал.
— У него могла быть утечка?
Я молчал.
— У него могла быть тысяча различных аварий? А может быть, он вошел в зону отражения? Может, в этой зоне погас его сигнал, когда он потерял космическую скорость в завихрениях? Может, над пятном у него размагнитились излучатели, и…
— Довольно!
— Не хочешь признать, что я прав? Стыдись!
— Я же ничего не говорю.
— Ага. Значит, могло все-таки случиться что-нибудь такое, о чем я сказал?
— Могло.
— Тогда почему ты уперся, что это было радио? Радио, и больше ничего, только радио?
— Может, ты и прав… — сказал я. Я вдруг почувствовал страшную усталость, и мне все стало безразлично. — Может, ты и прав, — повторил я. — Радио… просто наиболее правдоподобное объяснение, понимаешь?.. Нет. Пожалуйста, помолчи. Мы и так говорили об этом в десять раз больше, чем надо. Лучше помолчи.
Олаф подошел ко мне.
— Конь… конь несчастный… у тебя слишком много этого добра, ясно?
— Какого еще добра?
— Чувства ответственности. Во всем надо знать меру. Что ты собираешься делать?
— Ты о чем?
— Сам знаешь…
— Не знаю.
— Плохо дело, а?
— Хуже некуда.
— Не поехать ли тебе со мной? Или куда-нибудь одному? Если хочешь, я помогу тебе это устроить. Вещи могу взять я, или ты оставишь их, или…
— Думаешь, мне нужно удирать?
— Ничего я не думаю. Но когда я смотрю на тебя и вижу, как ты помаленьку выходишь из себя, чуточку, так, знаешь, как минуту назад, то…
— То что?
— То начинаю думать.
— Не хочу я уезжать. Знаешь, что я тебе скажу? Я не двинусь отсюда никуда. Разве что…
— Что?
— Ничего. Тот, в мастерской, что он сказал? Когда будет готова машина? Завтра или уже сегодня? Я забыл.
— Завтра утром.
— Хорошо. Смотри, смеркается. Проболтали весь день…
— Дай тебе небо поменьше такой болтовни!
— Я пошутил. Пошли купаться?
— Нет. Я бы что-нибудь почитал. Дашь?
— Бери все, что хочешь. Ты умеешь обращаться с этими стекляшками?
— Да. Надеюсь, у тебя нет этого… чтеца с этаким слащавым голоском.
— Нет. Только оптон.
— Чудесно. Тогда возьму. Ты будешь в бассейне?
— Да. Только схожу с тобой наверх, надо переодеться.
Я дал ему несколько книг, в основном исторических, и одну о стабилизации популяционной динамики — это его интересовало. И биологию с большой статьей о бетризации. А сам переоделся и принялся искать плавки, которые куда-то запропастились. Так и не нашел. Пришлось взять черные плавки Олафа. Я накинул купальный халат и вышел из дома.
