Ким Робинсон - Дикий берег
– Может, смазать гарпуны ядом. Или, знаешь, загарпунить кита дважды, с двух лодок.
– Тросы запутаются. Лодки столкнутся.
– А как насчет яда?
– Лучше привязать к гарпуну канат втрое длиннее, и пусть себе ныряет, сколько хочет.
– Но вот видишь, ты и заговорил. – Голос его звучал довольно.
– А что, если привязать гарпун к тросу, который тянется к самому берегу – держится на буйках или что-нибудь в этом роде. После того как гарпун попадет в цель, тянуть можно с берега. Может, удастся втащить кита прямо в устье реки.
– Очень крепко придется привязывать гарпун.
– Разумеется. Это при любом способе.
– Да, конечно. Но уж больно длинный понадобится трос. Обычно киты не подходят к берегу ближе чем на милю, ведь так?
– Да… – Он задумался, потом сказал: – Интересно, как же их все-таки бьют в Сан-Клементе?
– И я о том же думал. Ведь не расскажут же.
– Я б тоже на их месте не рассказал.
– Ты чего? Разве не ты говорил, что поселки должны помогать друг другу, что мы одна страна и все такое? Он кивнул:
– Верно. Ты и сам это говорил. Но пока все с этим не согласятся, надо защищать свои достижения.
Мне показалось, что это имеет какое-то отношение ко мне, но какое именно, я сообразить не мог. Все равно я сделал ошибку, вернув разговор к политике, и, когда мы гребли к устью реки, Стив снова принялся на меня давить.
– Не забудь, что мы обещали Дженнингсу. И ты сам знаешь, чего тебе больше всего хочется – сражаться с япошками. Вспомни, как они чуть не потопили тебя, и Тома, и всех остальных тогда, в шторм.
– Помню, – сказал я. Ладно, Кэтрин, я попытался. Но против себя не попрешь. Николен прав. Я хочу, чтобы японцы убрались из нашего океана.
Мы подгребли к устью и вошли в него вместе с приливной волной. Николен продолжал:
– Так что давай, поговори с Мелиссой. Она к тебе неравнодушна и сделает, что ты скажешь.
– Хм.
– Может, она спросит для тебя у Эда.
– Сомневаюсь.
– Но надо же с чего-то начать. Я тоже буду думать. Может, нам удастся подслушать, как тебе в прошлый раз.
Я рассмеялся:
– Может дойти и до этого. Я сам об этом подумывал.
– Хорошо бы. Но попробуй для начала поговорить, ладно?
– Ладно. Начну с Мелиссы.
Дня два я об этом думал, но не надумал ничего дельного – под ложечкой у меня стоял комок, появилась бессонница. Как-то раз перед рассветом я бросил попытки заснуть и по мокрому от росы мосту пошел к дому Дока. Коста не спал, сидел на кухне, пил чай и смотрел в стенку. Я постучал в окно, он меня впустил.
– Сейчас спит, – сказал он с облегчением. Я кивнул и сел рядом.
– Он все слабеет, – продолжал Док, глядя на свою кружку. – Не знаю… Плохо, что вам пришлось возвращаться из Сан-Диего в такую непогоду. Ты молод, выдержал, но Том… Напрасно он ведет себя как мальчишка. Может, это научит его беречься, больше думать о себе. Если он выживет.
– Вам тоже стоит поберечься, – сказал я. – Вы ужасно устали. Он кивнул.
– Если б не взорвали рельсы, мы бы добрались домой без хлопот, – продолжал я. – Эти сволочи… Док, глядя мне в глаза, сказал:
– Понимаешь, он может умереть.
– Понимаю.
Он отхлебнул чаю. Светало, темнота в кухне постепенно рассеивалась.
– Пойти что ли правда полежать.
– Идите. Я посижу, пока Мандо не проснется.
– Спасибо, Генри. – Он отодвинул стул. Встал. Постоял, собираясь с силами, и пошел к себе.
В тот же день после обеда я поднялся на Бэзилонский холм, посмотреть, не застану ли Мелиссу дома. Через лес, по замшелым фундаментам. Вот и поляна перед башней. Эдисона я заметил сразу – он сидел на крыше, курил трубку и болтал ногами, постукивая каблуками по стене. Увидев меня, он перестал болтать ногами, но не улыбнулся и не кивнул. Смущаясь от его взгляда, я подошел ближе.
– Мелисса дома? – окликнул я.
– Нет, в долине.
– Нет, не в долине! – крикнула Мелисса, выходя на поляну с северной – противоположной нашей долине – стороны. – Я дома!
Эд вынул изо рта трубку:
– Значит, дома.
– Что стряслось, Генри? – с улыбкой обратилась ко мне Мелисса. На ней были просторные джутовые штаны и синяя майка. – Хочешь прошвырнуться по хребту?
– Как раз это я и хотел тебе предложить.
– Папа, я иду с Генри, вернусь засветло.
– Если не застанешь меня, – сказал Эд, – то жди к ужину.
– Ага. – Они обменялись взглядами. – Я постараюсь, Чтобы он не остыл.
Мелисса взяла меня за руку:
– Идем, Генри.
Мы углубились в лес за домом. Она шла впереди, пританцовывая, ловко огибая деревья, и поминутно сыпала вопросами.
– Где ты был, Генри? Чего-то тебя совсем не видно. Опять ходил в Сан-Диего? Тебя туда не тянет?
Я вспомнил, что она в ту ночь говорила мусорщикам, и с трудом удержался от улыбки. Не то чтобы мне было весело – но уж слишком откровенно она меня выспрашивала. Я врал напропалую:
– Да, я потихоньку ходил в Сан-Диего. Этого никто не знает. Я встретил… – Я хотел сказать «целую армию американцев», но предпочел не показывать, что знаю ее намерения. – Я встретил целую кучу народа.
– Правда? – воскликнула она. – И когда же это было?
Вот ведь шпионка! И в то же время она была такая складная, так пружинисто скользила между деревьями, солнечные зайчики так отсвечивали в ее иссиня-черных волосах, что, шпионка или нет, мне хотелось перебирать и гладить их тугие пряди.
Выше по склону деревья сменялись колючей порослью и живучим можжевельником. Мы влезли по расселине на самый хребет и остановились на ветру. Это был и впрямь хребет – как рыбий – узкий каменистый гребень. Мы пошли по гребню, любуясь видом на море и на долину Сан-Матео.
– Качельный каньон сразу за этим отрогом, – сказал я, указывая вперед.
– Правда? – спросила Мелисса. – Хочешь пойти туда?
– Хочу.
– Пошли.
Мы поцеловались, чтобы скрепить наше решение, и у меня кольнуло сердце – почему она не такая же девушка, как остальные, как Мариани и Симпсоны?.. Мы продолжали идти по гребню. Мелисса по-прежнему спрашивала, я по-прежнему врал в ответ. За Кучильо, вершиной Бэзилонского хребта, от гребня в долину спускались несколько отрогов. Между двумя такими отрогами и располагался Качельный каньон; отсюда сверху мы видели и сам каньон, и то место, где текущий по нему ручеек сбегал на кукурузное поле. Мы съехали на заду по осыпи в верховье каньона, потом осторожно зашагали через низкую колючую поросль. И все время Мелисса продолжала меня выспрашивать; я дивился, что она так открыто вытягивает из меня сведения, но, не знай я подоплеки, наверно, ничего бы не заподозрил, счел бы простым любопытством. Размышляя об этом, я решил быть смелее: в конце концов, я знал больше ее. Смелее во всем: снимая ее с уступа, я поддержал ее рукой между ног; она отставила колено, чтоб мне было удобнее, и, соскочив на землю, весело рассмеялась. Мы поцеловались и пошли дальше.
