Дмитрий Силлов - Кровь охотника
Похоже, она обиделась всерьез. Но мне это было как-то параллельно. Главное — вывести отсюда отряд и желательно в полном составе. А дальше я готов хоть год выслушивать какая я сволочь, сатрап и негодяй. Причем с удовольствием.
— Скорее всего, где-то здесь ее кладка, — сказал Рус. — Пиявка Газира наиболее опасна, когда высиживает единственное яйцо, обернувшись вокруг него, словно лента. Потому наши суются в коллектор только по крайней необходимости.
Я посмотрел на Вельского, и тот поправился.
— Ну, я хотел сказать, вампиры…
Тут я понял, что моему комотду немного не по себе. Оно и понятно — всю жизнь быть потомственным кровососом, соблюдать свой Маскарад, да так, что даже я за годы совместной службы ни разу не подумал, с чего это как забой хрюшек на свинарнике или как в госпиталь больных сопровождать, так Вельский всегда первый. Это сейчас начало доходить, что в тот госпиталь он ездил вовсе не медсестрам под юбки лазить, а к какому-нибудь знакомому доктору за донорской кровью. С его деньгами, думаю, это была не проблема. И тут — на тебе. Можно жить и без красненькой, причем ничего от жизни не теряя. Но вопрос «кто я теперь?» несомненно должен был доставать Руса изрядно. Так же, как этот вопрос эпизодически достает меня.
Только Маргарите, похоже, подобные заморочки были по барабану. Ей явно нравилось ее похорошевшее тело, тяжелые волосы, одёжка из серебристой шкурки, с которой капли крови скатывались, не оставляя на ней следов. Единственное, что огорчало девушку, — это отсутствие зеркала и мое хамское отношение к ней. Что больше — еще вопрос. И, судя по тому, как она украдкой пыталась поймать своё отражение на полированной поверхности собственных когтей, выяснение отношений с мужланом явно было на втором месте.
Но это нормально. Когда мужчина реагирует на прелести девушки, она обижается. И в то же время она обижается, если мужчина не реагирует на ее прелести. Из чего следует, что девушка всегда обижается на мужчину. Поэтому мужчине, усвоившему эту несложную формулу, гораздо легче живется на свете.
Но если серьезно, то моральный дух, а значит и боеспособность моего отряда, вызывал у меня вполне обоснованные опасения. Стало быть, полагаться стоило только на себя. Нет, без сомнения, Рус, Маргарита, а может и Лада (в чем я, кстати, был не уверен) в случае опасности будут драться до последнего зуба и когтя. Но мой предыдущий опыт подсказывал, что с таким внутренним настроем бросать их в битву значило положить отряд. Поэтому, когда впереди показался выход из трубы, я снова сказал:
— Стоп.
И после того, как все, невольно подчиняясь примеру Вельского, остановились, добавил:
— Я иду первым. За мной Маргарита и Лада. Руслан — замыкающим.
Я понимал: один пулемет, поставленный вампирами у выхода из трубы, — и деться нам будет некуда. Тогда пусть лучше я буду первым… Но надежда на то, что кровососы не успеют так быстро среагировать, все-та- ки имелась — иначе какой вообще тогда смысл в нашем побеге? Хотя нет, смысл есть всегда — ведь выживает только тот, кто использует все, даже самые незначительные шансы на победу.
— А чего это… — начала было Маргарита, но Вельский, положа руку ей на плечо, проникновенно сказал:
— Девочка, давай потом поговорим, когда выйдем отсюда. А пока делай то, что говорит он.
Умение Руса общаться с дамами сработало и на этот раз. Маргарита прикусила пухлую губку и, похоже, раз и навсегда обиделась на всю сильную половину рода человеческого. Ну и ладушки. Лишь бы девушки хотя бы временно просто выполняли то, что от них требуется, а там, глядишь, и прорвемся.
Я сделал пару шагов к яркому световому пятну — выходу из трубы, откуда все явственнее раздавались лязг, грохот, вой и вполне различимые человеческие стоны. И чуть не наступил на… тело пиявки Газира, зацепившееся за торчащий кусок ржавой проволоки и безвольно болтавшееся на поверхности кровавого ручья.
Приглядевшись, я понял, что это труп твари, почти незаметный в темной жиже. У этой пиявки пасть, заменяющая голову, судя по следам зубов на теле, была просто откушена.
— Мать билась с отцом за право высиживать яйцо, — сказал Рус. — А победителя ты прикончил.
Яйцо величиной с гусиное лежало рядом с трупом, наполовину погруженное в кровь. Гнойно-зеленого цвета порождение жуткой твари, с бурыми следами, оставленными телом более удачливого родителя. Я присел, чтобы рассмотреть, как под полупрозрачной скорлупой бьется спиралевидная тень…
Неожиданно верхушка яйца лопнула — и на меня уставились два вполне осмысленных глаза-бусинки. Под которыми наблюдалась узкая щель, напоминающая улыбку интернетовского смайлика.
Смайлик еще мгновение смотрел на меня, словно запоминая. После чего разинул крохотную пасть, оказавшуюся совсем не маленькой для червяка длиной с два моих указательных пальца.
— Поздравляю, папаша, — прокомментировал происшедшее Рус. — Прям не командир, а коллекция уникальных случаев. В Красном пергаменте Крови упоминается о том, как молодой вампир спустился в коллектор специально для того, чтобы найти яйцо пиявки Газира. Легенда гласила, что тот, кого она увидит первым при рождении, станет ее хозяином и владельцем страшного оружия. Но вампир погиб, и легенда осталась легендой. Сейчас же тебе представляется возможность проверить, прав ли Красный пергамент, ссылающийся на еще более древние источники, не дошедшие до нас.
— Да ну на фиг, — сказал я. — И что я с ней буду делать?
Рус пожал плечами:
— Чего не знаю — того не знаю.
— Ребенок остался без родителей, — тихо сказала Лада. — Ему нужен кто-то…
— Сам выживет, — фыркнула Маргарита. — Тут кровищи — море.
— Похоже, ему требуется свежатина, — пробормотал я.
И тут сказал свое слово еще один член отряда. Который, впрочем, говорить не мог. Но мог действовать самостоятельно.
Меч сильно дернулся в моей руке. И этот рывок стряхнул с клинка последнюю желтую каплю, на удивление метко попавшую в раскрытую пасть детеныша пиявки.
Пасть захлопнулась, послышался явственный «чмафф!». После чего новорожденный подобрался — и словно молния прыгнул мне на руку.
Я отшатнулся — но было поздно. Против пиявки Газира все мои тренированные рефлексы были бессильны. Но когда я опустил взгляд, то увидел, что мой меч… приобрел вполне симпатичную гарду в стиле японской цубы — пиявку, дважды свернувшуюся вокруг клинка и чмокающую кончиком собственного хвоста, засунутого в пасть, словно новорожденный соской. При этом две бусинки смайлика явно смотрели на меня с обожанием.
— Охренеть, — только и смог сказать я, сильно подозревая, что обожание это отнюдь не есть результат пылкой сыновней любви, и интерес новорожденного ко мне чисто гастрономического свойства.
