Джордж Р. Р. Мартин - Бегство охотника
Рамон прикинул возможность бегства. До реки два шага; он мог бы нырнуть прежде, чем они его схватят. Впрочем, ничто не мешает им взять лодки и выудить его как уродливую рыбину. Рамон приветственно вздернул подбородок.
— Вы — тот коп, — заявил Рамон. Мысли лихорадочно роились в голове. Елена. Это наверняка Елена. Она вызвала копов и выложила им все, что он нарассказал ей про европейца. Молитвы Джонни Джо Карденаса все-таки были услышаны.
— Рамон Эспехо, у меня имеется губернаторский ордер на ваше задержание с целью допроса. Вы можете проследовать с нами добровольно, или же я буду вынужден применить силу. Ваш выбор.
Глаза полицейского поблескивали, он почти пел. День, похоже, складывался для него удачно.
— Я ничего не делал, — сказал Рамон.
— Вы ни в чем не обвиняетесь, сеньор Эспехо. Нам просто нужно поговорить с вами кое о чем.
Управление полиции размещалось в одном из самых старых зданий Диеготауна, построенном сразу по прибытии первой волны колонистов и не перестраивавшемся с тех пор. Видные глазу хитиновые конструкции сделались серыми от времени. Конечно, к прилету эний его подштукатурили и подкрасили, и все равно оно казалось старым, неуютным и даже зловещим.
Помещение для допросов было уже знакомо Рамону. Стены, облицованные грязной белой плиткой, на которой еще отчетливее виднелись наводящие на неприятные мысли бурые потеки и щербины. Длинный стол чуть выше обычного и привинченный к полу железный стул чуть ниже обычного, чтобы сидящий на нем ощущал себя малым ребенком. Слишком яркий, с синим оттенком свет, в котором люди походили на покойников. Затхлый как в могиле воздух; Рамону показалось даже, что помещение не проветривали со времени его прошлого посещения. Ни часов на стене, ни окон. Ни малейшей возможности определить, как долго продолжается допрос. Общество ему составляли лишь охранник в форме, первым же делом сообщивший ему, что курить здесь не разрешается, и старая видеокамера наблюдения под потолком. Вся обстановка призвана была заставить человека почувствовать себя маленьким, незначительным и обреченным. Примитивно, но действенно; впрочем, Рамон умело подогревал этим свою злость.
Злость на Елену и на полицию, на европейца и на убежище пришельцев, и на мертвого двойника. Злость иррациональная и даже неосознанная, но помочь ему перенести все это могла только она, поэтому он старательно окучивал ее и укреплял. Денег на адвоката у него нет. Значит, и защищать его некому, кроме него самого. И как он сможет себя защитить? Елена с радостью пофлиртует с судьей, выложит ему все, что знает, — тут и истории конец. Может, он убил из самообороны? Или защищая женщину с прямыми волосами? Он даже плохо помнил, как все случилось… тем более случилось это не совсем с ним. Лучше уж утверждать, что его вообще не было в тот момент в «Эль рей», что бы там ни говорили свидетели, что бы ни доказывали отпечатки пальцев на ноже.
Нет, насколько он мог судить, он попал в задницу глубоко и основательно. К моменту, когда дверь отворилась и в затхлом воздухе послышались голоса, Рамон как раз раздумывал, не броситься ли ему на того pendejo, которого пришлют говорить с ним. По крайней мере моральное удовлетворение он от этого получит. И он так бы и поступил, если бы в комнату вошел человек.
Внешностью эния больше всего напоминал камень, поросший лишайником: зеленовато-черная кожа, серебряные как устрицы глаза в мясистых мешках глазниц, небольшая припухлость рта в месте, где прятался под кожей клюв. В комнате запахло кислотой и землей; тварь прокатилась в угол под видеокамерой и угнездилась там, уставив глаза на Рамона. Следом вошел констебль, навещавший его в больнице и арестовавший на улице. Вид он теперь имел менее самодовольный: губы сжаты в профессионально-суровую линию, свежевыглаженная, накрахмаленная рубаха сидела на нем как-то казенно, неуютно. В одной руке он нес черную полотняную сумку, в другой — сигарету. За ним следовал еще один мужчина, старше и лучше одетый. Не иначе босс бедного ублюдка. Рамон поднял взгляд на черный механический глаз видеокамеры и подумал о том, сколько еще народа наблюдает за ним сейчас.
— Рамон Эспехо? — спросил констебль.
— Надеюсь, — отозвался Рамон и повел подбородком в направлении инопланетянина. — А это что за хрень?
— Мы хотим задать вам несколько вопросов, — сказал констебль. — Согласно указу губернатора, вам надлежит отвечать на них честно и исчерпывающе. В противном случае вас можно привлечь по обвинению в создании помех следствию. Вы поняли, что я сказал?
— Меня арестовывали уже, ese. Я знаю, как все это действует.
— Хорошо, — кивнул констебль. — Раз так, перейдем к делу.
Он поднял с пола сумку, поставил ее на стол, расстегнул молнию и достал оттуда что-то. Почти торжественно — должно быть, cabron битый час упражнялся в этом — он развернул это на столе.
Грязные лохмотья, выцветшие там, где их не заляпала кровь, кое-где изрезанные в хлам. Некогда они могли быть кожей или очень плотной тканью. Его халат. Тот, в котором он шатался по северной глуши, которым обмотал руку в последней схватке с двойником. Тот, который дали ему Маннек со своими пришельцами. Он посмотрел в блестящие влажные глаза энии и не увидел в них ничего, что мог бы понять. Инопланетянин шипел и посвистывал, словно говоря сам с собою.
— Сеньор Эспехо, — произнес констебль, — будьте добры, расскажите нам, где вы взяли вот это?
Глава 27
Они начали странствие бог знает, как далеко отсюда, бог знает, сколько столетий или тысячелетий — да нет, с учетом релятивистских эффектов миллионов лет — назад. Они пришли с забытой планеты подзабытым солнцем, на которой они боролись, сражались, развивались так же, как выросло человечество из мелких млекопитающих, сумевших увернуться от челюстей динозавров. А потом явились серебряные энии, убили их детей и разогнали их по Вселенной. Столетия в темноте, столетия слепоты. Одна группа выбрала этот путь, другая тот. Сколько их пропало без вести. А потом они оказались здесь, на Сан-Паулу, на далеком севере планеты, где они спрятались под горой, как дети под одеялом. Что угодно, только бы чудовища меня не увидели…
Столько лет, столько звезд — чтобы все теперь зависело от заносчивого ублюдка, по уши увязшего в неладах с законом. Рамон почти испытывал к ним жалость.
Я вас всех поубиваю, думал Рамон тогда, в первый день, когда сахаил только-только присосался к его шее. Рано или поздно я избавлюсь от этой штуки, и вернусь, и поубиваю вас всех.
