Владимир Егоров - Падение Арконы
«…Даже элементарное сравнение показывает, что современная нам наука во всех своих главных чертах бессознательно повторяет структуры и функции средневековой церкви, верно служа идее Истины. Ну, а согласно религиозному мировоззрению, Истина — это одна из ипостасей бога.
Наука, правда, определяет саму истину по-другому: объективная реальность (которая не зависит от нас).
Школы, институты, университеты проникнуты этой идеей научности, они, подобно прежним, внушают людям веру, ранее — в Бога, ныне — «в чудо техники.» Они же, одновременно, средствами математики, отторгают и выбрасывают не способных, по усмотрению науки, к служению делу Истины. Внушают, заметим, именно Веру, не допуская к истинному знанию.
Сами научные институты и производства, связанные с ними, да и вообще, все наши технологии, всемерно расширяют сферу технических чудес, доступных науке, и демонстрация этих чудес несет опять-таки жрецам бога объективной истины всенародную славу, а кому-то и власть, и деньги. Высшие жрецы, высшие ученые, время от времени сообщающие нам откровения своего бога сродни священнослужителям. Они говорят тем же религиозным языком, доказывая все новыми и новыми техническими чудесами божественную сущность Науки и ее право на Истину.
Церковь повсеместно использовала достижения науки для укрепления собственного могущества. А использовать — от слова «польза». Искусство создания иллюзий было поставлено на службу христианскому богу. То, что способствовало проявлению чудес Господних, вместе с тем именовалось ересью и магией, если Святое Братство не имело над этим контроль. Хотя эффекты иллюзии были основаны на реалиях средневековой науки, яркими представителями которой стали епископ Альберт Больтштедтский и Роджер Бэкон, последние в конечном счете сами немало пострадали от церковников.
Мы и сейчас принимаем чудеса с восхищением, но одновременно и со все возрастающим страхом, ибо истина остается для нас секретом за семью печатями. Да! Науку и религию объединяет прежде всего наличие тайны, мистической, как сказали бы ранее. Загадки современного научного знания! С самого начала наука, действительно, ориентировалась на демократическое распространение, иначе ей не удалось бы подмять под себя церковь…
Не священник ли стоит у колыбели младенца? Не он ли отправляет мирянина в посмертный путь? А кто дает отпущение грехов, даруя ту или иную загробную жизнь — вечную погибель либо спасение в райских садах? Снова священник. Не слишком ли много берет на себя церковь?
Увы, современный нам институт науки берет на себя не меньше. Он регламентирует жизнь ученого, заставляя его существовать в жестких рамках общих правил поведения, изложения своих мыслей, ведения эксперимента, наконец, восхождения вверх по кастовой лестнице… — это есть вынужденное зло.»
Пути Игоря и обладателя книги на платформе разошлись. Наш герой направился к некогда большому магазину игрушек, у племянников ожидался день рождения, так что Игорь рассчитывал подарить им что-нибудь запоминающееся, а владелец книги двинулся по Стремянному в сторону Большой Пионерской и исчез среди доживающих свой век старых домов.
— Где легче всего затеряться истинному магу? Конечно, среди факиров, фокусников, иллюзионистов, — подхватил наш герой вычитанную через чужое плечо верную мысль. — Правда это сейчас, а средневековый человек в отношении фокусов отличался поразительной наивностью. Чего не скажешь о нынешнем зрителе. Даже у Лагина старика Хоттабыча не воспринимали всерьез. А ведь еще каких-то восемьсот, чего там — двести лет назад, вспомните Калиостро, зритель был набожен и доверчив. И церковь, особенно христианская, без устали боролась с уличными факирами и скоморохами, искореняя безобидное искусство иллюзии. Сейчас, правда, оно не столь безобидно. Гораздо более масштабно. И святые отцы притихли. Против государства не попрешь!
Никаких игрушек Игорь, понятно, не купил. Длинные витрины старого и милого детского магазинчика были завалены женским нижним бельем, пачками тампонов и прочими сексуальными вещицами. А ведь когда-то, много лет назад, не проходило и недели чтобы маленький Игорь не заглянул сюда вместе с дедом Василием. Особенно нравились ребенку золотистые оловянные солдатики и зеленые крестоносцы. Были и похуже — негабаритные воины Великой Отечественной и «Солдаты революции». Помимо заветного игрушечного оружия тут раньше продавали резиновые мячики, плюшевых зверюшек, разноцветные надувные шарики, «тещин» язык, флексагоны, всевозможные конструкторы, наборы для моделирования, машинки… Словом всякую всячину, на которую взрослый и внимания не обратит. Хотя, наверное, было время — обращали, но не сейчас, не теперь, когда вся страна подло отравлена безграничной тягой к стяжательству.
— Эх, дед. Не дожил ты до этого дня. Повезло. А помнишь, как мы ходили по грибы, как пацаном лазил я на ржавый немецкий танк, сплющенный неимоверной силой так, что старики диву давались. А дед Василий сказывал — сосна это его придавила. Но не может дерево пересилить сталь, чтобы вот так, почти напополам. Только посох Власа — не сталь и не дерево…
Затем его мысль снова обратилась к Братству. Он не то что чувствовал пристальное внимание «интеллектуальных террористов» к собственной персоне, Игорь знал наверняка — их пути пересекутся, и довольно скоро.
Серый бетонный забор частой автостоянки навечно скрыл за собой полуразвалившийся фасад мертвого кинотеатра «Буревестник». Невольно он бросил взгляд через площадь, где на стене дома все еще шли к коммунизму нарисованные люди с просветленными лицами и космическим спутником в руках. На той же стене, чуть ниже, висел рекламный плакат, изображающий эволюцию человека от обезьяны до бутылки пива. А еще ниже располагался другой — женщина в доспехах и на коне скакала прямо в противоположную «коммунизму» сторону. Надпись на этом плакате гласила — «Россия войдет в рынок!»
Оставив позади Мытную, Игорь пересек улицу Димитрова. «Они еще удивляются, что болгары вернули нам Алешу?» — подумал он и начал спускаться к Парку культуры, где иногда собирались любители Толкиена. У высоких красивых арок с гербом почившего Союза продавали газету правого толка. Старик с орденами на пиджаке гневно выговаривал парнишке в черной рубахе с символикой, тыча корявым пальцем в символ внутри восьмиконечной звезды:
— Я против них четыре года сражался. Два ранения имею. До Берлина дошел!
— Отец! Это же знак святого князя Владимира.
Игорь саркастически улыбнулся, но прошел мимо.
Как образчик русской культуры на всю площадь перед воротами крутили «Атас! Веселей, рабочий класс!».
