Джудит Меррил - «Если», 1994 № 04
— Алекс, их можно понять, — заметил Сантана, — они все так далеко от родного дома, от Земли. Они хотят хоть какой-то стабильности.
— Еще во время собрания Бригс что-то говорил о болезни, он вроде бы проник в саму суть. Если болезнь можно победить, если есть способ восстановить растительность, тогда исчезнет необходимость сгонять аморфов в купола, как скот. Не будет удобного предлога. Знаешь, чего я боюсь, Эйвио? Что начнется беспредел. Если можно не платить аморфам за их труд, значит можно все. Сейчас мы якобы обращаем аморфов в людей, чтобы они не умерли с голоду. Они бы и так не умерли — растения погибли на части территории, насколько мы знаем, а планета огромна. Это повод для того, чтобы сгонять на работу аморфов со всей Мэрилин. Раз уж смирились с беззаконием, значит оно расцветет повсюду.
— Слишком мрачным ты видишь наше будущее, — Сантана улыбнулся, — мол, люди утонут задницами в мягких креслах, а тысячи аморфов будут их обслуживать. Так?
— Честно говоря, да.
— За этот месяц ты стал пессимистом.
— Нет, реалистом. Как бы там ни было, надо поговорить с Бригсом. Может, я зря кипячусь? А вдруг он знает причину болезни и ее можно победить?
— Если этого захотят, — скептически заметил Сантана.
Наклонившись над столом в своей крошечной лаборатории, Бригс что-то внимательно разглядывал, Услышав шаги, он тут же выпрямился:
— Входите.
«Какая перемена, — подумал Стордал, — месяц назад он заставил бы околачиваться у порога».
— Ну что ж, выкладывай. Мы приготовились к худшему. Излечима ли эта болезнь?
— Излечима. Вопрос в другом — сможем ли мы ее вылечить? — Бригс говорил со странной горечью, мягко и устало, без малейшего апломба прежних дней.
— А что ее вызывает?
— Вызываем ее в основном мы, люди. Мы укрепили пески в пустыне лишайником Уилтона. Я должен был предвидеть, чем это кончится. Этим проклятым лишайником мы убиваем любую флору в нашей местности, а это значит, что все животные вымирают, включая аморфов в натуральном виде.
— Но лишайник — в пустыне, а растения гибнут здесь, на равнине.
— Сейчас объясню. Вы знаете, какую форму здесь имеют листья — форму чашечек, повернутых кверху. Они собирают дождевую воду, которая затем спускается вниз, по стеблю, и через корни уходит в почву. Неоформленный аморф впитывает влагу кожей, а иногда отращивает специальные трубки, увенчанные подобием чашечки.
Червь-слон, — продолжал Бригс, — собирает влагу таким же путем: он берет ее из корней чашелистника или, что реже, из так называемых блюдечек. Он впитывает кожей воду, которая собирается на дне его тоннелей. Важно то, что все эти растения и животные зависят от влаги, падающей с неба. А в нашу сторону, как правило, после обеда дует сильный ветер из пустыни. Он приносит песок, мельчайшие частички минеральных веществ, которые висят в воздухе до тех пор, пока их не прибьет утренний ливень. Минералы, железо и прочие вещества абсолютно необходимы животным и растениям планеты. Они собираются в чашечках, а потом поступают в почву с дождевой водой.
— А теперь мы накрепко привязали песок к пустыне, — мрачно резюмировал Стордал.
Бригс кивнул и продолжал:
— Растения, неоформленные аморфы, черви-слоны начнут умирать от того, что их организм не получает нужных минеральных веществ. Спустя какое-то время и ящеры начнут голодать и гибнуть. Вскоре на этой планете не останется ни одного местного вида, только люди, посеянные людьми земные злаки, а также принявшие вид людей аморфы.
Все молчали под впечатлением сказанного.
— Из этого следует, — сказал наконец Стордал, — что приученные аморфы в ловушке. Чтобы чем-то питаться, они должны жить с нами. Податься им некуда.
Бригс ответил не сразу.
— Правильно. Существует глобальная проблема. Что делать с аморфами, оставшимися на свободе? Их тысячи. Спасем ли мы их, загнав в нашу колонию и сделав псевдолюдьми, то есть рабами? А может, пока у них нет интеллекта, оставим их на диких просторах, и пусть погибают, как другие животные? Вот такая дилемма. Как быть, что подсказывает тебе совесть, Стордал?
— Третий путь, — жестко ответил Стордал, — нужно уничтожить лишайник.
— Я думал об этом, — Бригс как-то сник. — Да, песок будет летать свободно, и это спасет растения. А жизнь людей в пустыне станет невыносимой, они откажутся работать, и Старик перестанет снабжать пас всем необходимым. Дальше — больше. Аморфов будут огромными толпами посылать на ту работу, от которой откажутся люди. Те, что имеют человеческое обличье, постепенно вымрут, но их быстро заменят другие, согнанные со всей планеты. Работа на заводе не остановится, он будет давать продукцию, и колония начнет процветать. Ведь так?
Короче, Стордал, неужели ты решишь бросить Мэрилин и оставить Левера в роли ее безраздельного правителя?
Прошло какое-то время.
Медленно поднимаясь по склону холма, Стордал пытался понять, осталось ли на планете хоть что-то нетронутым, или же вмешательство Человека погубило все вокруг. «Блюдечки», по которым он шел, превратились в густое коричневое месиво; приминаемое его сапогами, оно издавало гнилостный запах. Деревья чашелистника, когда-то высокие и горделивые, безвольно опустили ветки, их потемневшие листья, обращенные к земле, истекали соком, капавшим на рыхлую кашу, в которую превратилась почва. Даже дождь, когда-то приносивший свежесть и прохладу, отдавал теперь затхлостью.
«Неужели я опоздал, — размышлял Стордал, — и чудо, единственное, что меня держит на этой больной планете, не произойдет?»
Среди пожелтевших стволов деревьев мелькнула ящерица, она тщетно искала пропитание среди царящего всюду гниения.
«Можно ли подчинить память своей воле? — думал он. — Сосредоточиться на одном эпизоде из прошлого и заставить аморфа сыграть лини, одну сцену?»
Он вспомнил то, что случилось давно.
Элис попросила:
— Дай мне пятьдесят центов.
— Зачем они тебе?
В ответ — недовольная гримаса, потом напряженная работа ума: стоит ли задуманное того, чтобы поступиться гордостью?
— Дай мне пятьдесят центов, ну, пожалуйста, папа.
— Подойди поближе.
— Нет. — Отступая: — Не надо меня целовать. Мне надо пятьдесят центов.
— Зачем?
— На шоколадку. Мама сказала — можно.
— Давай спросим у мамы, идет?
— Нет! Я ведь прошу у тебя.
— Понимаю. Тогда поцелуй меня, а я дам тебе монетку.
— Обещаешь? — с сомнением в голосе.
— Обещаю, ведь в этом нет ничего плохого, правда? Скажи, кого ты любишь?
