Александр Щеголев - Львиная охота
- Здравствуйте, - сказал он очень радушно. - Подсаживайтесь.
Занятный у него был акцент. Очевидно, местный язык не являлся для него родным, как и для меня. А какой был родным?
- Простите, я случайно услышал, как вы читаете, - виновато сказал я. Не мог не остановиться.
Мы присели на прозрачную ступеньку, упругую и прохладную. Прямо под нашими ногами застыл в стеклянной пустоте, прощально взмахнув оборванным шнуром, торшер в виде арапа, держащего баскетбольный мяч.
- Вот это ваше последнее четверостишие... - продолжал я. - Страшно, что умные люди до сих пор так думают. Господи, храни нас от людей, которые не только хотят делать мир счастливым, но и знают, как! Страшнее всего, когда эти люди засучивают рукава.
Старик осмотрел свои оголенные руки и усмехнулся.
- Это, наверное, странно, но я думаю так же, - сказал он, опустив взгляд. - Плохие стихи, забудем про них. Если стихи понимаются только в социально-утопическом ключе, значит они плохие. Вы спрашивали, кто автор? Я, - закончил он смущенно.
- Почему, стихи мне понравились, - подбодрил я его. - А как их понимает автор?
- Спасибо вам. Мне кажется, мы с вами вкладываем в слова "мир", "счастье", "радость", что-то разное, - уклончиво ответил он.
- Давайте определимся, - весело предложил я. - Один мудрый человек написал, что радостей в жизни только три - Процесс, Результат и Признание...
- Фудзияма, - вдруг произнесла девушка, сладко щурясь на солнце. Диалектическая триада. Классика.
- Вы читали? Чудесно. Этот же автор, кстати, то ли дополнил, то ли опроверг сам себя, заявив однажды, что на самом деле в жизни есть две радости: получать и отдавать, причем, одно без другого не имеет смысла. Мы получаем, чтобы отдать, и отдаем, чтобы получить.
- А вы сам что по этому поводу думаете? - улыбнулся старик.
Я сказал:
- Вообще, если взглянуть шире, ты испытываешь радость, только когда следуешь свойственным именно тебе инстинктам. У кого-то доминируют инстинкты самосохранения и продолжения рода, у кого-то - инстинкт исследования, инстинкт свободы, инстинкт альтруизма... и так далее. Так вот, разве нет во всем этом и счастья тоже? Почему вы противопоставляете одно другому? В конце концов, и счастье, и радость - всего лишь ощущения, положительные эмоции.
- Не совсем так, - сказал он мягко. - Множество - путь к единому. Цепи Кармы созданы из одного металла, сети Майи сплетены из одной нити, а океан Сансары исполнен одной влаги. Если есть жизнь, в ней есть всё, в том числе счастье. И в счастье есть всё: и радость, и здоровье, и отчаяние, и болезнь. Когда я слышу, что Мир создан Богом, я внутренне улыбаюсь невежде... Бог ничего не создавал - Он и есть Мир. И каждый из нас, и все мы - Бог. Познать это так же сложно, как рыбе в океане понять, что она родилась из океана, живет в океане и умрет в океане, став им. Мир наш - мир восприятия Бога. Ну а если мы действуем: телесно, чувственно или мысленно, - мы обособляемся от Бога, причем, не действием, а результатом, итогом, выводом. Пытаясь подражать Богу, мы плодим уродцев в виде религий и научных доктрин. Для описания Божественности мира - мира болезней и здоровья, - существует состояние равновесия усилий и результата, и это состояние должно быть сознательным. Своеобразная точка перелома.
- Сети Майи - это что-то из индейских культур? - спросил я, чтобы хоть что-то спросить.
- Скорее из индийских. Майя в переводе с санскрита - реальность.
- Бывают же совпадения, - сказал я. - Честно говоря, доктор, в такие дебри я углубляться не рассчитывал.
- Доктор выступает против частных подходов к буддизму, - сообщила девушка непонятно кому. - И правильно делает.
Старик с нежностью дернул ее за сочное розовое ушко. Она потерлась щекой о его руку.
- Я поясню свою мысль, - сказал он мне. - Радость - это стабильность, продукт неизменности, прочности чего-то хорошего. Это линия, дуга. Ни результат, ни признание не появляются внезапно. А счастье - это миг, кризис, излом жизненно важных изменений. Это точка. Например, вы тридцать три года заболевали, пусть даже работали над своим выздоровлением, верили в выздоровление, но все-таки считали себя больным. И однажды в какую-то счастливую секунду осознали, что выздоравливаете. Это - точка равновесия. А здоровье - просто когда нет ни пути к болезни, ни пути к здоровью.
- Почему тридцать три года? - Я искренне удивился.
- Ну, тридцать четыре. На линии - бесконечное число точек. Хотя, зачем спорить, давайте снова спросим у Ружены. Ружена, что такое, по-вашему, счастье?
Девушка откинулась на локтях, скучая.
- Это только слово, - послала она в пространство. - Счастье - это желание счастья. Это Бог.
- Разве мы спорим? - сказал я. - Слово - это Бог, все правильно.
- Бог - это равновесие, - спокойно поправил меня главный врач. - И в горе есть свои точки счастья, и в досаде, и даже в безразличии.
Начало разговора было забыто: впрочем, разговор меня вообще не интересовал. Я провоцировал собеседника. Я ждал, когда шторки его дружелюбия приоткроются, чтобы подсмотреть, кто это, собственно, такой.
- То есть счастье - НЕ ощущение? - спросил я.
- Это точка познания различий, как их отсутствия. Человек, таким способом познавший разницу, становится другим, в некотором роде новым. Ведь значение пищи мы познаем лишь в ее отсутствие - голодая. Вот хотя бы те, к кому вернулось осознание здоровья... - Он жестом обвел лужайку, как полководец поле боя. - Вы думаете, эти люди всегда были такими... странноватыми на ваш взгляд?
Ладонь у него оказалась непропорционально крупной, крепко сбитой, натруженной. Такие ладони бывают у механиков или у мастеров карате.
- Ну, не знаю, - недоверчиво сказал я. - Вы сгущаете краски. Среди выздоровевших, по-моему, сколько угодно нормальных, то есть готовых снова обменять здоровье на черт знает что. На карьеру. На деньги, власть, славу.
- Значит, они не были счастливы, - возразил старик. - Они не познали разницу между здоровьем и нездоровьем.
- Хорошо, есть более сильная вещь, чем деньги, власть или слава. Это идеи. "Сделать мир счастливым", как вы изволили выразиться. Ради них уж точно жертвуют и здоровьем, и счастьем.
Он покачал головой.
- Нет, ради идеи жертвуют только деньгами, властью или славой, и делают это те люди, которые еще не знают разницу между здоровьем и нездоровьем. Остальные их подвиги трудно назвать жертвой.
- Ай-ай-ай! - воскликнул я. - Люди ради идей жертвуют не только здоровьем, но и жизнью. Как и ради детей, ради любимого человека, ради работы...
- Мы с вами говорим об обыденных обстоятельствах или об исключительных? - сказал он, улыбаясь. - Я думал, об обыденных. Отказ и обретение равны по сути, нам дано лишь право выбрать оценку происходящего. Внешние атрибуты жизни - вроде наших детей, наших возлюбленных или наших успехов по службе, - сами по себе они не значат ничего, если душа нездорова. А душа, не испытавшая счастья, безусловно нездорова. Здоровье души первично, вы согласны? Я ведь о чем пытаюсь сказать? Ты прав, только когда счастлив, другого пути показать свою правоту нет... Здоровье - не отсутствие болезни, а болезнь - не отсутствие здоровья. У здоровяков-спортсменов в моменты наивысших достижений давление, пульс, дыхание, биохимические изменения в крови - отличны от нормы более, чем у любого смертника в последний миг жизни. Это параметры болезни, но спортсмены-то здоровы! Или наоборот: болезненные состояния позволяли творить чудеса выносливости, взрывной силы и скорости. И болезнь, и здоровье - самостоятельные и независимые понятия. Их смешивает невежественный ум...
