Филип Фармер - Многоярусный мир. Том 2. Сборник фантастических произведений
— Я возьму пятнадцать сотен. Но прямо сейчас. И если Энн на тебя наплюет, обратно деньги не получишь.
Баум нервно оглянулся на Му-Му, которая пересела на место рядом с Ананой.
— Подожди, пока не доберемся до Лос-Анджелеса. Мы остановимся перекусить, а потом ты можешь сваливать. Тогда я дам тебе деньги.
— И ты сможешь набраться храбрости и сообщить Му-Му, что Энн останется с вами, а я сваливаю? — поинтересовался Кикаха. — Отлично. За исключением денег. Я хочу получить их сейчас! Иначе я скажу Му-Му, о чем ты только что говорил.
Баум несколько побледнел и его челюсть, выступающая вперед, малость отвисла.
— Ну, ты и змей! Наглости тебе не занимать! Ты думаешь, я обману тебя, — выдам легавым?
— Такая возможность приходила мне в голову, — ответил Кикаха, лихорадочно соображая, не означает ли легавые полицейских, — и я хочу подписанное заявление, за что я получаю эти деньги. Подойдет любое законное объяснение.
— Ты, может, и был долгое время вне струи, но не забыл никаких трюков, не так ли? — проговорил Баум уже не столь презрительно.
— Люди вроде тебя есть всюду, — лаконично отозвался Кикаха. Он знал, что им с Ананой понадобятся деньги, а времени зарабатывать их трудом у них не было, так что хотел избежать необходимости грабить кого-либо. Если этот тошнотворный образец самонадеянности считал, что он сможет купить Анану, пусть расплачивается за возможность выяснить под силу ему это или нет.
Баум порылся в карманах и добыл оттуда восемь стодолларовых бумажек. Он вручил их Кикахе, затем оторвал от игры своего менеджера, толстого, лысого мужчину с огромной сигарой в зубах. Менеджер сильно жестикулировал и бросал на Кикаху тяжелые взгляды, но уступил. Баум вернулся с пятью стодолларовыми бу-мажками. Потом написал на обрывке бумаги записку, гласящую, что деньги пошли в оплату долга Полу Я. Финнегану. Вручив ее Кикахе, он настоял на том, чтобы Кикаха, в свою очередь, написал расписку в получении денег. Кикаха еще взял чек на оставшуюся сумму, хотя и не рассчитывал, что удастся превратить их в наличные. Он был уверен, что Баум приостановит выплату по этому чеку.
Кикаха оставил Баума и присел на место, где лежало множество журналов, книги в мягких обложках и Лос-Анджелес Таймс. Он потратил некоторое время на чтение и, когда закончил, сидел какое-то время, просто глядя в окно.
Бесспорно — с 1946 года Земля изменилась. Стряхнув с себя состояние созерцательного раздумья, он взял замеченную им карту дорог Лос-Анджелеса. Изучив ее, он понял, что Вольф и Хрисенда могут оказаться в любом месте столь широко раски-нувшегося теперь Лос-Анджелеса. Он, тем не менее, был уверен, что они двинулись скорее в этом направлении, нежели в Неваду или Аризону, поскольку ближайшие врата находились в районе Лос-Анджелеса. Они могли даже ехать в автобусе, шедшем несколько миль впереди этого.
Поскольку Вольф и Хрисенда воспользовались для своего бегства, чтобы не погибнуть от рук захватчиков, вратами во дворце вселенной Вольфа, используемыми в качестве пожарного выхода, то они должны быть одеты в одежду Властелинов, а Хрисенда может вообще быть без всякой одежды. Так что этой парочке неволь-но придется позаимствовать одежду у других. И им придется немедленно найти темные очки, так как всякий, увидевший огромные фиолетовые глаза Хрисенды, поймет, что родилась она не на Земле, Или сочтут ее вырод-ком, несмотря на потрясающую красоту.
И Вольф и Хрисенда были достаточно изобретательны, чтобы приспособиться. Особенно Вольф, по-скольку провел на Земле больше времени будучи взрослым, чем Кикаха.
Что же касается Колокольника, то он окажется в абсолютно чужом и пугающем его мире. Ни на одном земном языке он не может сказать ни одного слова, он будет цепляться за свой колокол, что станет для него неудобным и затруднительным. Но двинуться он мог в любом направлении.
Единственное, что мог сделать Кикаха, это направиться к ближайшим известным вратам в надежде, что Вольф и Хрисенда сделают то же самое. Если они там встретятся, что вполне возможно, то смогут объединить свои силы, обдумать, какие шаги предпринять дальше, и спланировать наилучший способ обнаружения Коло-кольника. Если же Вольф и Хрисенда не появятся, то все придется решать Кикахе.
Рядом с ним села Му-Му. Она положила ладонь на его руку и заметила:
— Ох, ну у тебя и мускулы!
— Есть немного, — усмехнулся он. — А теперь, когда ты умаслила меня лестью о моих мышцах, что у тебя на уме?
Она нагнулась к нему, потершись своей большой грудью о его руку, и сказала:
— Этот Лу! Каждый раз, стоит ему увидеть новую разумную привлекательную цыпочку, как он балдеет. Он ведь говорил с тобой, чтобы ты отдал ему свою подружку, не так ли? Держу пари, он предложил тебе за нее деньги?
— Предложил малость, — согласился Кикаха. — И что из этого?
Она ощупала мышцы его бедра и продолжила:
— В такую игру могут сыграть и двое.
— Ты тоже предлагаешь мне деньги?
Она отодвинулась от него, широко раскрыв глаза, а затем произнесла:
— Ты меня разыгрываешь? МНЕ платить ТЕБЕ?
В другое время Кикаха мог бы сыграть в эту игру до конца. Но, как ни банально это звучало, от него и в самом деле зависела судьба человеческой расы на Земле. Если Колокольник приспособится в этом мире и преуспеет в изготовлении других колоколов, а потом содержащиеся в них разумы захватят тела человеческих существ, то придет время, когда… сама Му-Му станет бездушной вещью, а затем в мозг и тело вселится другое существо.
Это, однако, могло и не иметь значения. Если поверить хотя бы половине того, что он прочел в газете и журналах, то человеческая раса, вполне возможно, сама обрекла себя на гибель. И всю жизнь на этой планете. Земля, возможно, легко отделается, если в людей вселятся разумы Колокольников. Те были существа логичные и, дай им волю, расчистили бы бардак, в который, кажется, люди превратили всю планету.
Кикаха чуть содрогнулся. Такие мысли были опасны.
Не может быть покоя, пока не умрет последний Колокольник.
— Что с тобой случилось? — голос Му-Му потрясал своею мягкостью. — Ты меня не любишь?
Он похлопал ее по бедру и сказал:
— Ты прекрасная женщина, Му-Му, но я люблю Энн. Однако вот что я тебе скажу! Если Королю Гномов удастся превратить Энн в одно из своих тухлых яиц, мы с тобой вместе будем творить музыку. И это будет не та какофония, что сейчас выблевывает радио.
От удивления она дернулась, а затем произнесла:
— Что ты имеешь в виду? Это же Роллинг Стоунз.
— Мхом им не обрасти, — согласился он.
— Ты не в струе! — воскликнула она. — Приятель, ты квадрат, квадрат, квадрат![5] Ты уверен, что тебе не за тридцать?
