Чарльз Плэтт - Человек из кремния
— Я хочу поговорить с женой.
— Что ж, выполнимо. Она тут уже некоторое время пробивается к вам. По нашим меркам — несколько месяцев, а по ее несколько минут. Ладно, валяйте. У вас — тридцать субъективных секунд. Надеюсь, вы выжмете из них все, что можно.
Едва Готтбаум закончил фразу, образ его распался на микроскопические пылинки. Облачко медленно растаяло в воздухе.
На белой площади под ясным небом возник белый экран. Пять футов в высоту, три — в ширину; просто поставленный вертикально полупрозрачный прямоугольник. Экран покрылся мозаикой расплывчатых разноцветных клякс, и тут же цветные пятна образовали изображение. Шерон сидела в черном кожаном кресле, подавшись вперед и с нетерпением глядя в окно в мир Бейли.
— Джим! — вскрикнула она.
Значит она увидела его — или его изображение, переданное в реальный мир какой-то системой.
— Шерон… — Он неуверенно шагнул к ней.
— Что там случилось? — Она была вне себя от беспокойства. — Сказали, что произошел катастрофический сбой в системе, и связь не установить…
— Нет. Просто Готтбаум, наверное, сознательно отключил внешние коммуникации. Но… Господи, у нас так мало времени…
(Пятнадцать секунд,) — сказал синтетический, бесплотный голос.
MARHIS, понял Бейли.
— Готтбаум сошел с ума, — заговорил он. стараясь успеть сказать как можно больше. — Чистит системы по всему миру. Собирается также покончить с MARHISом. Сказал, что поместит меня в хранилище. Я только хотел сказать, как люблю тебя и Деймона, и…
MARHIS умер.
СЕМЬЯ
Он услышал шум прибоя.
К нему почему-то вернулась память о детстве на родительской ферме. Там он был окружен сушей, от моря его отделяли мили и мили, и величайшим из возможных роскошеств, куда более желанным, нежели городской неитхауз или полный слуг особняк, полагал он маленькую комнатку с окном, выходящим на море. Он любил тайны, а море всегда окружал таинственный ореол: волны, шум прибоя, постоянная переменчивость казались маской, под которой море прячет от него свои секреты.
Однажды он приобрел симулятор — программу со звуком прибоя, и засыпал под нее. Волны, бьющиеся о берег, заглушили родительский телевизор в гостиной и стрекот сверчков за окном спальни. Но симулятор не звучал, точно так, как настоящее море, сколько Бейли ни возился. И уж конечно, совсем не то слышалось ему сейчас.
Ветер доносил до него крики морских птиц. Открыв глаза, он увидел прямо перед собой океан: буруны кипели и пенились, разбиваясь о берег и распластываясь по песку.
Вначале он просто смотрел, не задумываясь о том, что видит. Затем пришло понимание: ведь это же невозможно! Буруны лениво омывающие берег, пляшущие вдали белоснежные барашки, сырой, соленый ветер, пена, кипящая и шипящая в полосе прибоя — все это лежит далеко за пределами возможностей MARHISа.
Опустив взгляд, он обнаружил, что сидит в старомодном кресле качалке, одетый в линялые джинсы и рубашку из шотландки. Босые ноги покоились на вышитом тамбуром половике в центре деревянного, до глубокого темного блеска отполированного пола. Он был один в комнатке с белыми оштукатуренными стенами. На столике с раздвижными ножками и откидной крышкой стояла керосиновая лампа. Двустворчатая стеклянная дверь перед ним была распахнута, за ней виднелась пустынная бухта и чайки, снующие над волнами.
Пахло солью и водорослями. Бейли приподнялся, и кресло скрипнуло под ним. Посмотрев вниз, он заметил, что ногти на ногах слишком уж отросли и нуждаются в стрижке. Потрогав подбородок, он нащупал щетину — более чем недельной давности. Поднеся к глазам руку, он растопырил пальцы и принялся разглядывать мелкие морщины на коже, тоненькие крошечные волоски, легкую голубизну вен под кожей. На крайней фаланге был небольшой шрам. Он вспомнил, откуда: вырезал складным ножом валентинку[?] для Шерон.
Кто-то постучал в дверь позади. Он резко обернулся — и почувствовал, как мускулы сопротивляются внезапному движению. Он был слаб, голова кружилась, точно после долгого прибывания в постели. И еще очень хотелось есть.
— Кто там?
Голос сорвался с непривычки. Бейли моргнул и прокашлялся.
Дверная ручка с тихим скрипом повернулась, дверь распахнулась, и в комнату вошла Шерон.
Встав с кресла, Бейли замер от изумления. На ней были белые штаны и ярко-зеленая футболка. Она лучезарно улыбалась. Она бросилась к нему, и он пошатнулся от неожиданности. Она так сжала его в объятьях, что он едва не задохнулся.
— Легче, легче!
Нахлынувшие чувства даже испугали Бейли: столь мощен был их поток. Он обнял ее, и тогда она поцеловала его. Когда же они целовались в последний раз? Это было откровением — открытием заново нежного, мягкого прикосновения к ее коже.
— Ты в порядке? — спросила она. — Все хорошо?
— Я… — Он едва мог говорить. Он сморгнул слезы с глаз. Как глупо… Но — плевать. — Это ты? — Заглянув ей в глаза, Бейли коснулся ее щеки. — Где… то есть, как?..
— Сядь! — велела она, подтянув поближе одно кресло и тоже усаживаясь. — Давай, садись.
Он неуверенно двинулся к своему креслу, боясь, что стоит ему отойти от Шерон хоть чуть-чуть, та исчезнет. Усадив его, она сжала его руки в своих и посмотрела ему в глаза. Океан за ее спиной мягко поглаживал берег; чайки все так же сновали над волнами.
— Мы не в MARHISе, — сказал он. — Ты как-то вызволила меня?
— Да. — Она быстро кивнула.- MARHIS теперь далеко в прошлом. Далеко-далеко.
Он с облегчением рассмеялся. Напряжение пропало.
— Насколько же далеко?
— Неважно. — Она часто-часто покачала головой. — Я должна тебе все рассказать. Вообще-то рассказ небольшой, но лучше я начну…
— …с самого начала. — Бейли охватило ребячливое веселье. Груз тревог и опасений, от которого он не мог избавиться в MARHISе, точно свалился с плеч.
— Помнишь, — сказала она, — что сделал Готтбаум в самом конце?
— Конечно, помню. — Это воспоминание было самым свежим. Перед мысленным взором Бейли снова возник старик в центре громадной темной сферы эрзац-неба, испещренной кроваво-красными огоньками. — Чистил компьютерные системы. Я был с ним в тот момент.
Она серьезно кивнула.
На некоторое время после этого в мире воцарился полный хаос. Правительство в очень многих аспектах зависело от информационных систем, переставших существовать. Тебе придется привыкать к ряду кардинальных перемен.
— То есть, еще не все встало на свои места? — Он нахмурился, пытаясь понять, к чему она ведет.
— Теперь уже не встанет. Понимаешь, сначала все пытались наладить по старому образцу, но Готтбаум был вездесущ. Стило исправить одну сеть, и он снова проникал в нее из другой. Пробовали фаги и антигены, но он всегда держался на шаг впереди, нейтрализуя их программы и сразу же парализуя вновь пущенные системы. Правительство не могло ни платить служащим, ни взимать налоги, следить за соблюдением правопорядка, контролировать банковские системы… Нельзя было полагаться даже на факсы и телефоны.
