Дамиен Бродерик - Игроки Господа
— Доктор, наблюдается синхронная кортикальная активация.
— Это область Брока. Святые небеса, он думает вербальными структурами! Или она.
— Возможно, это не мысли, доктор. А просто вербализованные воспоминания. Однако, что может помнить такой несчастный идиот? Вчерашний суп?
— О, хвала небесам за облегчение! — выдохнул Даверс. Я смущенно оторвался от книги. — В сортире страшно воняет, ну и свиньи! Еще по одной?
Я кивнул и, пока он пытался привлечь внимание бармена, снова открыл книгу.
Когда-то во рту был вкус. Тепло, касавшееся лица, большое влажное тепло, чтобы сосать, а глаза, наверное, были зелеными и крепко зажмуренными. Тянуть, сжимать, кричать, когда вселенское тепло исчезло, принеся боль жестокой ледяной яркости. Скользить и брыкаться, крошечная спящая душа свернулась калачиком, грубо разбуженная, мутные глаза открываются. Белизна, и боль, и вниз, вниз, вниз. Размытое лицо и вкус, исчезнувший, оставивший чувство потери и голода. Звуки слов набросились на меня, но я отказался нарушать молчание души. Огромная грудь и сосущий рот, отвергающий слова, вопиющий из утробы — все свивается и развивается. Черви шевелятся в почве, и растет зеленая трава, и гигантское дерево устремляется в небеса. Женщина с грудями и брыкающимися ногами ушла так давно, что вернуть ее сложно. Всхлипывания при кормлении, визг и приглушенные крики из других комнат. Я лежал на спине в колыбели парящего надо мной дерева и слушал. Мы с женщиной были связаны в глухо стучащей темноте, нас навечно соединил шнур из плоти. И мы оставались одним целым, даже когда вспыхнул свет, и наступил шум, и накатил ужас падения. Она лежала и умоляла Господа забрать ее, больная, кашляющая, отчаянно одинокая. Я смотрел в белую бесконечность потолка, далекую четкость линий там, где стена сходилась со стеной. Теперь моя жизнь всегда будет пустой. Помнить — это обязанность. В ее исполнении мало радости, но таков мой удел, и я поделюсь с тобой в мои часы под деревом. Вот как я себе его представляю: все, что я делаю, во тьме или свете, во имя тебя. Вселенная есть история без сюжета. Шепчущая исповедь для твоего успокоения. Неважно. Есть воспоминания, лежащие в одиночестве, и их порядок, и, наконец, надежда на дерево и пурпурно-голубой конец.
— Увлекательное чтиво? Труд по вычислительной космологии, надо полагать? Твое здоровье!
Я автоматически поднял новый стакан, выпил. Сознание начинало затуманиваться.
— Да нет, это просто… это… — мне казалось, будто часть моего мозга связали и уволокли в крошечную комнатку, где заставили наблюдать за кошмарными жестокими пытками. Я не мог смотреть — но не мог и отвернуться.
Дженни Хэндли застонала, мигнула. С некоторым трудом открыла глаза и, быстро моргая, посмотрела через всю комнату на меня. Я знаю, как это тяжело — очутиться в чужой голове.
— Боже, — сказала она, словно человек, разговаривающий во сне. Ее язык высунулся наружу, облизнул губы. — Он не…
Я молчала, выжидающе глядя на нее. В таких ситуациях последнее дело — подсказывать свидетелю.
— Я всегда думала, что он… он… — Джесс Хэндли закрыла глаза, и по ее лицу потекли слезы. — Глупый. Хуже, чем глупый. Недоумок. О Господи, доктор, он наблюдает, как мы наблюдаем за ним!
Мне захотелось снова надеть куртку. Закрыв книгу, я сунул ее обратно в карман. Затем посмотрел на Даверса, окаменев от внезапной догадки. Лежавшей, между прочим, на самом виду.
— Ты правда никогда не встречался с Мириам или Ицхаком? — естественно, не встречался.
— Не-а. Дружище, ты меня беспокоишь. Давай лучше вернемся к нормальной теме для разговора, например, к алгоритмам волновых функций.
— Все в порядке, шеф, — я поднялся на ноги. — Без дураков, ты действительно спас мне жизнь. С меня причитается, Даверс. Передавай сестре наилучшие пожелания.
— Кстати, она теперь танцует в Ковент-гардене. Тебе есть, где переночевать? Деньги на такси нужны?
— Все отлично! — я легонько толкнул его в плечо, смачно чмокнул татуированную девчонку прямо в губы — просто так, на удачу — и отправился в туалет. Там и правда воняло. Я дождался своей очереди, запер дверь, стараясь не смотреть на унитаз, в который какой-то наркоман недавно выблевал половину своего легкого, и открыл Schwelle.
— Третий уровень Тегмарка, — сказал я, не уверенный, что это сработает. — Дай мне Одда.
Я сидел перед экраном, занеся пальцы над клавиатурой. На побитом штормами апплете возвышался маяк, его луч рыскал по сторонам, выхватывая из мрака странные и ужасные вещи, иногда поворачиваясь, чтобы ослепить меня, а затем вновь впиваясь в непроглядную, исхлестанную дождем ночь. Волны грозно бились в моих наушниках.
— Привет, Одд, — кивнул я машине. — У меня есть к тебе несколько вопросов.
— Привет, Август. Во всех портах буря, верно?
— Думаю, ты можешь провести меня прямо к ответам в конце книги, так?
— Следующий вопрос!
— Мне нужен доступ к ЧАВО.
— Вопросы часто задаваемые, Август, да редко отвечаемые.
Я не сдавался:
— Кто такие деспойлеры? Можно ли остановить их, чтобы они не причинили вреда Лун и остальным?
— Два по цене одного? Это наше стандартное предложение здесь, в Центральном состязании.
Я невидящими глазами уставился на меняющуюся картинку на экране. Значит, загадки? Отлично! Система сообщала мне, что по определению в каждом Состязании участвуют два игрока. По меньше мере. И Организатор игры, но это мы уже проходили.
— И как мне их остановить, тухлые твои мозги?
— Играй лучше. Опрокинь стол. Или перепиши правила, как сделала Джан.
Дерьмо. Банальности и недоговоренности. Интересно, шла ли эта беседа исключительно в моем отупевшем сознании? В данной квантово-вариабельной параллели, в данной вселенной на данном Т-уровне, данное полуразумное существо написал мой двойник, что, однако, не означало полной автономности Одда. Быть может, он представлял собой проекционный экран, отражение того, что я хотел услышать на самом деле. Не более информативное, чем сон. Нет! Я потряс головой. Я желал, чтобы система говорила правду!
— Что такое Состязание, Одд? В двадцати пяти словах?
— Слова тебе не помогут, Август. Вот нотация.
На экране замелькал каскад математических символов, быстрее, нежели мои глаза успевали что-то уловить. Однако нечто внутри меня успевало. Стрижающая грамматика ухватила логику, проглотила ее, переварила и погрузилась в размышления. В моем животе словно поселился маленький лохматый зверек, сытый и задумчивый.
— Гипотеза Судного дня, — пробормотал я, уцепившись за одну из нитей.
— В частности, — отозвалась машина. — Динозавры! Бзззт! Неправильный ответ, покиньте доску. Хомо сап? Колесо вращается. Вероятности не слишком велики. Но глянь-ка, у каждого Облака Непознанного серебристое подбрюшье!
