Лилия Баимбетова - Планета-мечта
Меня привлекло ее лицо, болезненно худое, бледное, но очень милое. У нее был немного вздернутый нос, высокий лоб, тонкая линия бровей над большими серыми глазами, широкий улыбчивый рот. Это было лицо ребенка, но взгляд этой удивительной женщины был полон такого достоинства и такой безмятежности, будто не по грязной улице шла она в жалких лохмотьях, а по собственному королевству.
Я подошла к забору и окликнула ее, не в силах справиться с собственным любопытством. Она остановилась рядом с забором.
— Вы издалека? — спросила я. Вблизи она выглядела очаровательно — как дитя; я разглядела несколько бледных веснушек на ее вздернутом носу.
— Из Поозерья, — отвечала она, — Все бегут от войны.
— Давно вы пришли в Дарсинг?
— Вчера.
— Ведь вы еще не заходили в Храм? Мне кажется, я вас не видела.
— Я… — она неуверенно окинула взглядом здание Храма за моей спиной, — Нет, еще нет.
— Как вас зовут?
— Мария.
— Тоже Ра…. Может быть, вы зайдете в Храм сейчас? Меня зовут Ара, я здешняя служительница.
Она осторожно пожала мою протянутую руку, но покачала головой.
— Возле реки меня ждет муж.
— Почему бы вам ни привести его тоже?
— Я не могу…. Да он и не согласиться. Я действительно не могу, простите.
— Почему?
— Мой муж… он… он не человек.
— Да, я понимаю, — сказала я как можно мягче, — Но Храм Света рад каждому, и я тоже. Пойдемте, сходим за ним вместе, я поговорю с ним.
Мне показалось, что она обрадовалась. К реке мы шли в молчании, поглядывая друг на друга. Что-то удивительно чистое, светлое было в ее облике; про таких говорят — "лучик Света".
Мы вышли на берег, и с мокрого песка навстречу нам поднялся высокий худой мужчина в грязных лохмотьях. Черные волосы его были неровно острижены, глаза тоже были черные. Что-то неправильное было в его глазах, но, только подойдя ближе, я поняла, что это ворон. Невольно я оглянулась на его жену: бедное дитя!
Он окинул он нас угрюмым взглядом. Его жена сникла, как только мы вышли на берег, она похожа стала на потерявшегося ребенка.
— Дорн, — позвала она тихо.
При звуках ее голоса его лицо неуловимо изменилось, выразило вдруг злобу. Он опустил свои нереальные глаза и подошел к жене. Сейчас, закрывая глаза, я снова вижу их рядом на песчаном пляже, на фоне розовеющего неба, и картина сия странно тревожит мое сердце. Сейчас, когда я знаю, кто они, мне печально думать о них, ибо сия супружеская пара достойна сожаления едва ли не большего, чем все жертвы нынешней войны. Судьба этой пары поистине печальна.
Я так и вижу их, и сейчас понимаю, что мало счастия выпало им: в эту годину испытаний любовь не поддерживала их. Немало я видела семей, где любовь дарила силы, эти же были каждый сам по себе. Может быть, думать так вдвойне кощунственно. Боясь, что так и есть, но, прикоснувшись к этой тайне высших мира сего, я не желаю отказываться от нее. Мне жаль их обоих, каждому из них по своему нелегко, и если молитвы мои могут помочь, я буду молиться за них.
Мария осторожно взяла мужа за руку. Казалось, она страшилась его недовольства, но он лишь взглянул на нее и перевел взгляд на меня. И так тяжел и злобен был его взгляд, что, давно уж ничего не боявшаяся, я смутилась и испугалась.
— Я служительница Света, — сказала я, пытаясь улыбнуться, — Я хотела пригласить вас в Храм, вы могли бы отдохнуть там немного. Там вы будете в безопасности, — прибавила я неуверенно.
— Должно быть, вы сошли с ума, — отрывисто сказал ворон, — Или вы не знаете, кто мы? — и, повернувшись к жене, он бросил зло, — Так скажи ей.
Мария умоляюще глянула на меня.
— Храм Света открыт для всех, — сказала я.
И только сказав эти слова, я неожиданно вспомнила их. Я ведь видела их обоих лет пять назад в Альвердене и тоже во время праздника Весны. Не вызывает удивления тот факт, что я не узнала их сразу, год изгнания страшным образом отразился на внешности Царя. Некогда, я помню, он был невероятно красив, нынче же от красоты этой не осталось и следа. Жена же его тогда, пять лет назад, была еще ребенком. Я поистине была смущена и огорчена этим открытием, дать им приют было столь же опасно, как и приютить на груди скорпиона, но я уже пригласила их. Да и не могла я отступить лишь потому, что мои гости так ненавидимы в народе, им и так нелегко, так кому же помочь им, как ни служителю Света. И все же, не стану скрывать сей прискорбный факт, мне было страшно. Приютить изгнанника….
— Дорн, прошу тебя, — очень тихо сказала Мария.
Он взглянул на нее.
— Иди одна.
— Дорн, прошу, тебе нужно отдохнуть…. Дорн….
Во взгляде его мелькнуло пламя злобы, однако ж он больше не сказал не слова. Безропотно он пошел за нами, и скоро я убедилось в том, что сил у него почти нет. Шел он с трудом, бедная девочка поддерживала его, как могла, я же не решилась предложить им свою помощь. Как ни прискорбно это, но я боялась даже дотронуться до него — из странного, суеверного чувства: мне чудилось, что он может заразить меня своей бедою.
В Храме же появления изгнанника сопроводилось событием поистине ужасающим. Мы вошли в Храм с южного входа, через небольшую дверь недалеко от алтаря. И в миг в полутемном помещении Храма стало совсем темно. Погас Огонь Света. Он погас на моих глазах: оранжево-красный священный огонек неожиданно окрасился голубым, стал уменьшаться и, наконец, превратился в струйку дыма. Кажется, я закричала, но события последующих минут не сохранились в моей памяти, как ни стараюсь я вспомнить, усилия мои не награждаются успехом. Следующее, что вплывает в моей памяти: изгнанник, лежащий на полу. Голова его покоилась на коленах жены, беспомощно смотрело на меня это дитя.
— Ах, — сказала она, — Это наша вина, но не пугайтесь. В его присутствии гаснет любой огонь, — она усмехнулась столь горько, что сердце мое защемило, — трава вянет, руки выходят из берегов. Он — изгнанник.
Дальнейшее не заслуживает внимательного описания. Могу сказать лишь только, что изгнанник очень истощен, и вряд ли ему осталось много, к зиме, боюсь, он умрет. Они провели здесь ночь и ушли на рассвете. Никакие травы и отвары не помогли бы ему, хотя я, с привычкой врачевателя, все же осмотрела Дорна. Жалость моя была столь велика, что я предложила им остаться здесь. Увы, он был непреклонен. Я не решилась высказать свой главный аргумент, мне хотелось, чтобы хоть последние месяцы своей жизни он повел не в бессмысленных скитаниях и мог бы умереть не в придорожной канаве, а в чистой постели. Ведь он и мой Царь тоже………………………………
42. Дневник-отчет К. Михайловой.
Алатороа, Торже, день сороковой.
