Василий Бережной - Сенсация на Марсе (сборник)
Эола поднялась, встала с постели и посмотрела в зеркало, прикрепленное к металлической переборке у двери. Так и есть, щеки пылают. Подмигнула, состроила рожицу и шутливо сказала себе самой:
— Да ты ведь еще молоденькая и хорошенькая! И нет ничего удивительного, что кто-то обращает на тебя внимание. Интересно, Алк когда-нибудь объяснится? Надо думать, объяснится. Любопытно, как это будет выглядеть. Скорее всего, выскажет нечто ботаническое: самый прекрасный цветок космоса, роза «Викинга» или, может быть, термодинамическая система.
На дежурство в медицинский блок отправилась Эола в превосходном настроении, как будто бы и не было никакой угрозы экспедиции и «Викинг» не падал в черную бездну.
А тем временем два физика, заросшие, как орангутанги, не отходили от радиолокационной аппаратуры. Даже ночевали в тесной своей радиорубке, пройти по которой, не задев какой-нибудь аппарат, можно было, только обладая кошачьей ловкостью. Квадрат за квадратом методически прощупывали они «небо», посылая во все стороны импульсы самой высокой частоты. С каждым «днем» и даже часом сигналы возвращались назад за все более и более короткий промежуток времени. На протяжении последних двенадцати часов время возвращения импульса сократилось с 9,7 секунды до 0,8. А кривая, которая вырисовывалась на экране, напоминала перевернутую бутылку, «Викинг» очерчивал крутую спираль в ее открытой горловине. «Бутылка» на глазах уменьшалась, укорачивалась, и конец ее уходил куда-то за экран.
— Ну что ж, — сказал Ротнак, прищурив золотистые, как у кота, глаза, — как только кривая замкнется, наше время кончится. Не успеем и оглянуться, как ее концы сойдутся.
— Короткое замыкание? — отозвался Идерский, повернув к своему другу заросшее лицо. — Тебе, значит, известны свойства пространственно-временного континуума при сверхвысоком напряжении гравитационного поля? Ты гений, мой дорогой, почему же ты до сих пор молчал вместо того, чтобы осчастливить…
— Оставь свою иронию. Заладил: пространственно-временной континуум… Эта кривая знаешь когда замкнется?
— Когда же?
— В тот самый момент, когда «Викинг» разобьется о поверхность коллапсирующей звезды.
— Ну что ж, — вздохнул Идерский, — тогда давай хоть побреемся, а то неловко будет перед черной звездой.
Ротнак пожал плечами:
— К чему эта бравада?
— Если хочешь знать, для самозащиты. Ведь иначе у нас опустятся руки и мы не сможем работать.
— А зачем нам горбиться в этом железном ящике?
Идерский резко откинулся на спинку сиденья, словно его ударили в грудь. Пристально посмотрел в кошачьи глаза Ротнака:
— Ты это серьезно?
— Вполне. Бессмысленные графики, скрупулезные вычисления — все надоело. На кой черт? Перспективы-то нет никакой. Сам же видишь: приближаемся к финишу, перестали даже метаться и барахтаться в гравитационном течении. А вот эта кривая, Ротнак кивнул на экран, — напоминает мне петлю.
— Боишься смерти?
— Не так самой смерти, как страха смерти. А можно ведь стряхнуть с себя этот страх и то время, которое у нас осталось, прожить интереснее.
— Если бы на «Викинге» был ресторан или кафе, — улыбнулся Идерский. — Да ведь джаза и того нет! Впрочем, можно выйти на прогулочную палубу и слушать музыку сфер.
— Ну ты как хочешь — иронизируй, корпи над сетью координат, а с меня хватит. Мое сознание восстает против этой бессмыслицы. К черту все!
Ротнак сбросил спецовку, швырнул ее в угол и вышел, хлопнув тяжелой овальной дверью.
Идерский пятерней расчесал волосы и некоторое время тупо смотрел на дверь, за которой исчез расстроенный Ротнак. Что это с ним стало? Всегда такой сдержанный, упорный в работе, неутомимый в конструировании научных гипотез — и вот размагнитился. Тяжелые времена переживает «Викинг», если даже такие, как он, не выдерживают. Однако же и аргументация у него: времени остается мало, а значит…
Идерского внезапно охватило возмущение. Он встал и, сжав кулаки, непроизвольно шагнул к двери, словно возле нее все еще был Ротнак, это ничтожество, этот пигмей. «Как только кривая замкнется…» А откуда тебе известно, что она вот-вот замкнется? Идерский обернулся, бросил взгляд на экран компьютера. Пока это предположение никак не подтверждается эмпирическими данными. Вот уже довольно долго концы кривой на графике идут параллельно. Да если даже «Викинг» и приближается к катастрофе, то разве не следует работать интенсивнее? А что, если вдруг появится хоть один шанс? Упустить его? Но Ротнаку, видите ли, захотелось «интереснее провести время»! Обыватель в науке. Что может быть интереснее для физика, чем проникновение в глубочайшие глубины материи?
Постепенно Идерский успокоился и снова склонился над панелью радарной установки — посылая импульсы в пространство, наблюдая за движением кривой на матовом фоне экрана. Он останется на своем посту до конца, он должен пережить, прочувствовать все до последней капли, до того неуловимого мига, когда расплющатся молекулы его тела.
Тем временем Ротнак, выскочив в длинный коридор, едва не сбил с ног ботаника Алка, который впервые за долгое время вышел из своей оранжереи.
— О, кого я вижу! — воскликнул Ротнак. — Архитекторам живой природы — пламенный привет!
Алк взглянул на него из-под сдвинутых бровей, холодно ответил на громогласное приветствие, подчеркнув этим презрительное неодобрение наигранного энтузиазма заумного физика. Нашел, видите ли, подходящий момент для острословия.
— А мы не в настроении, — все так же игриво продолжал Ротнак, игнорируя мрачный вид ботаника. — Какие-нибудь неприятности или что-то еще?
Алк едва не застонал от возмущения.
— Ты что — дурак или притворяешься?
Ротнак дружески похлопал его по плечу:
— Не притворяются только животные, и то только те, которые не умеют. — Улыбка исчезла, и обросшее лицо потемнело. Разве что-нибудь изменится, если мы будем дуться на обстоятельства?
— А ты задумывался о том, почему обстоятельства сложились именно так, а не иначе?
— Физика интересует не «почему», а «как». Мы попали в сильное гравитационное поле…
— А как это получилось — знаешь?
Они немного прошли по тесному коридору, потом остановились, держась за поручни.
— Как? — спросил Ротнак.
— Вот именно, как?
— Ну, знаешь, в космосе бывает много неожиданностей…
— А самая большая неожиданность — это халатность нашего капитана…
Ротнак ухватился за свою бороду, словно хотел ее вырвать.
В глазах его появилось крайнее удивление.
