Виталий Сертаков - Симулятор. Задача: выжить
Теперь у самой рот набок ползет. Это говорю я, врач, хе.
Очень скоро мы начнем убивать друг друга.
Некоторые, впрочем, не доживут до светлого праздника каннибализма. Те, кто утром мирно спали по обе стороны Березовой и проснулись от стрельбы. Эта категория оказалась самой тупой. Именно проспавшие рванули в деревню или на станцию. Они так и не поверили нам про розовых и белых.
Большинство из беглецов погибли, даже не дотянув до опушки. Не в ту сторону торопились, хе.
На Сосновой уцелевших не нашлось, кроме колясочной больной. Есть, есть лишний повод усмехнуться в ответ на гримасу создателя, хе. Нашел Господь, кого уберечь. На Сосновой погибли практически все, даже в тех домах, что уцелели среди минаретов. Дед твердил, как молился, что в случае с Катей налицо очередной феномен. Девочка в кресле сидела на террасе второго этажа и непременно должна была погибнуть от стекла.
А почему непременно, хе. Что мы знаем, кто мы такие, чтобы рассуждать, да...
Она видела стекло. Она видела, что стало с папой и мамой. Родители завтракали напротив. Когда стекло прокатилось, от взрослых остались оторванные кисти рук и больше ничего, даже крови не было. Малышка дотянулась до сотового и позвонила в милицию. Сержант Саша-Нильс твердил, что она жива, что ее необходимо вытащить.
Ложь во имя. Ложь во имя себя.
Ох, как я смеялся, выволакивая на себе малышку, после всего что случилось. Я смеялся, когда узнал истинную цель похода. Истинная цель, хе. В доме прокурора водилось охотничье оружие.
А у сержанта Саши почти не осталось патронов.
А про стволы мне, захлебываясь от гордости, доложил генерал Томченко; доложил по пути тихонько, не при всех, чтобы ненормальные вроде Комарова или Жана не услышали. Эти не услышали, они второсортные, хе. Опять же, они второсортные лишь потому, что чуть раньше начали сходить с ума. Милое дело...
Он жутко гордился, что разработал столь хитрый план, наш стратег, наш гений военного искусства. Не могу не признать, план гениальный, достоин Ганнибала и Суворова — захватить три старых охотничьих ружья ценой гибели всего отряда, хе... Старый маразматик, ублюдок. Если бы я догадался раньше, подарил бы ублюдку мою гранату без чеки.
Это говорю я, врач.
Впрочем, буду последователен. Деду я обещал вести летопись последовательно, не забегая вперед.
Генерал Томченко, оказывается, к Катиному отцу захаживал, выпивали вместе, и видел сейф с охотничьими ружьями, целую коллекцию видел. Только он знал, как отыскать потайную оружейную. Якобы дверь скрыта за мебелью, хе. Конспирация... На Березовой ребята переворошили все дома, но ничего подходящего не нашли. А Томченко все время напирал на необходимость вооружиться.
Так что Катеньку мы спасали попутно. Молодые захватили ломики, чтобы вскрыть сейф. Генерал, как бы в шутку, спросил Нильса, выдаст ли тот лицензию на ношение. Раду расшумелся, что все взрослые мужчины должны носить оружие. Короче, у них составился клан, или скорее — заговор. Еще участие принимал Валя, вахтер наш, и дагестанец этот седой, шабашник. Муслим, кажется. Но Муслим остался прикрывать Деда. Вернее сказать — не Деда, а воду, на которую могли покуситься беспринципные товарищи. Стратеги, хе...
Кстати, кто мне внятно пояснит, что есть беспринципность в нашем случае? Беспринципность — это когда пьешь ничейную газировку, украденную из чужой дачи? А кто тогда человек с принципами, кто тогда эпохально честен? Тот, кто последнюю воду раздаст старушкам, а сам протянет ноги? Есть о чем поразмышлять, однако. Принципы, честь и совесть — милейшие понятия, но для иной системы координат. В новой системе координат мужчинам нужны ружья, хе...
О девочке на коляске никто не вспоминал.
Мне после уже рассказал сам Нильс, когда раненый лежал. Наверное, его совесть замучила, а исповедоваться было некому. Он посмеялся еще, хотя больно смеяться было, что, мол, гордыня обуяла, партию составить хотел. Составил партию, молодца!
Обхохочешься, я вам скажу! Генерал и сторож Валя не хотели иметь дело ни с Муслимом, ни с Раду. Томченко чуть ли не зубами скрипел. Он уговаривал Нильса, что приезжим шабашникам доверять нельзя. Тогда Нильс генералу сказал: «А я тоже приезжий, что теперь? Честные люди только у вас в квартире водятся?» Генерал приосанился, штаны пижамные подтянул и говорит: «Уж в моей квартире-то все честные, слово офицера!» На «слово офицера» и Нильс, и Валя засмеялись, а Валя сказал так: «Про покойников негоже говорить плохо, но я бы с вашим приятелем — прокурором в одном поле не присел!»...
— Вообще-то я молдаванам этим тоже ни на грош не верю, — запел новую песню Валентин. — Напустили их в поселок... Тут и кражи случались, и всякое...
Мне было странно, что генерал цеплял Раду. Он ведь солдат. Я сам солдат, я не улавливаю разницы. Я сказал им: «Ребята, я разрезал несколько сот, а может быть, тысячу человек. Разрезал вдоль и поперек, я это умею, дьявол вас побери! И никто, слышите — ни один не имел внутри квадратное сердце или шестеренку вместо желудка! Дьявол вас побери, все они, тысячи, были внутри одинаковые, белые, черные и желтые, афганцы, хохлы и чечены, хе...»
Молдаванин только пыхтел, как буксир под парами, но помалкивал. Я подобный типаж давно изучил. Он действительно напоминает паровой котел. Огромный такой, добрый, с клешнями-руками, и беззащитный. Таких вечно обсчитывают, таким недодают зарплату и считают недотепами, но.
Но в какой-то момент котел может не выдержать давления, и тогда — берегись! Лопнет и всех раскидает...
Одним словом, кое-как экспедицию собрали, хотя идти следовало совсем в другую сторону. В результате мы потеряли еще один день. И не одну жизнь, но разве мы умеем ценить чужие жизни?..
Мы не подобрали, мы купили старые ружья. Да уж цена оказалась высокая... На Сосновой нам встретилось такое, что у самых смелых разом пропало желание поодиночке бежать на станцию. Зря мы не взяли с собой Комарова. Первые четверть часа мы крались вдоль заборов и никого не приметили, пока не добрались до проулка, ведущего к Сосновой аллее.
В проулке, в двух шагах от Катиного дома, мы нашли оторванную ногу. Вначале одну ногу, потом еще и еще.
Маленькие ноги. Не совсем маленькие, но детские. В шлепанцах и сандаликах.
У жены генерала застучали зубы, а я ничего особенного не почувствовал. Конечно, разве хирург способен чувствовать чужую боль? Я глядел на ноги с какой-то странной пустотой в голове, без страха, без паники, а словно бы вспоминал что-то важное, подходящее к моменту. Мужики озирались во все стороны, Валентина буквально колотило; его ружье так и плясало. Я смотрел на ножки и думал, что, не дай бог, Валя пальнет. По нам же и попадет.
