Лишь разумные свободны. Компиляция (СИ) - Амнуэль Павел (Песах) Рафаэлович

— Ты звонил Николаю Евгеньевичу? — подала голос Вера, обращаясь к Мише. — А я как раз звонила тебе, было занято, и я не стала ждать, хотела набрать номер Эдика, а тут он сам позвонил, он вокруг дома бегал — у него мобильник с собой… Я тоже ничего не почувствовала в те минуты, — упавшим голосом закончила она, — ничего, совершенно.

— Ты долго с Эдиком разговаривала? — спросил Фил.

— Долго, — вместо Веры ответил Эдик. — Я уже не бегал, на скамейке перед подъездом сидел, вечер был теплым, ты помнишь… Я ничего не почувствовал, — огорченно добавил он.

— Значит — никто, — сказал Фил, и лишь для него самого эта фраза прозвучала достаточно двусмысленно. — Значит, мы по крайней мере можем утверждать, что одно лишь понимание общей закономерности не влечет за собой…

— Филипп Викторович, — укоризненно покачал головой Кронин, — вы же не думаете так на самом деле? Как может простое понимание чего бы то ни было иметь следствием овладение этим явлением как утилитарной способностью?

Филипп, конечно, понял, что хотел сказать Николай Евгеньевич, но все же это была очень странно построенная фраза, Кронин был чрезвычайно взволнован, вот что из всего этого следовало.

Что же получалось? Между двадцатью минутами и половиной одиннадцатого Кронин спал, иначе ответил бы на звонок, Миша названивал Кронину, не получая ответа, Эдик разговаривал по мобильнику с Верой. Всем в это время что-то нужно было друг от друга. Что — неважно, но факт: каждый был занят определенным делом, кроме, конечно, Николая Евгеньевича, спавшего глубоким сном.

«Алиби», — подумал Фил. Вот и сказал слово. Неужели он действительно подозревал каждого? В чем? В том, что кто-то произнес вербальную формулу общего закона сохранения энергии и направленным мысленным действием заставил клеточную ткань в области Лизиного сердца практически мгновенно постареть на десятки лет? Что только в голову не приходит, когда плохо на душе! Убийство на расстоянии. Духовная пуля. Использование законов полного мироздания. Сам себя убеждаешь, да и убеждать особенно не нужно, все кажется очевидным, а на самом деле…

На самом деле ни Кронин, ни Миша с Эдиком, ни, конечно, Вера не могли причинить Лизе ни малейшего вреда по той простой причине, что никто из них не умел пользоваться на практике тем знанием, которое им удалось сформулировать. Не говоря о более очевидной истине: зачем? Кому могла прийти в голову мысль расправиться с Лизой, которую все любили — каждый, конечно, по-своему, и не так, как Фил?

Чего он добился, спровоцировав каждого на никому не нужные объяснения?

А если кто-то из них солгал?

— Филипп Викторович, — сказал Кронин, — вы ближе всех были с Елизаветой Олеговной, следовательно, вам более естественно, чем кому бы то ни было из нас, заняться ее архивом. Обсуждения, разработка переходов — у меня есть в компьютере копии многих материалов, но нужно, чтобы картина была полной, иначе мы потеряем время и будем повторять то, что Елизавета Олеговна успела сделать самостоятельно.

— Понимаю, — сказал Фил. — Когда мы виделись с Лизой в… — Он не мог произнести слова «в последний раз» вслух, что-то останавливало, Фил запнулся и продолжил: — Она сказала, что нематериальные измерения, скорее всего, бесконечномерны по определению. Я согласился, добавил только, что речь должна идти о бесконечности континуума, а не о счетном множестве…

Кронин бросил взгляд на Эдика, Эдик кивнул Мише, а Вера прерывисто вздохнула и положила обе руки к себе на колени.

— Это усложняет, — заявил Эдик. — Я думал о такой возможности. Мы не можем сформулировать даже самых простых законов природы, а если предположить, что нематериальные размерности имеют мощность континуума…

— Но ведь этот шаг очевиден, — вмешался Миша. — Мы имеем противоречие, так? Измерения должны быть непрерывны, поскольку сосчитать их невозможно, но они не могут быть непрерывными, поскольку это противоречит самому понятию измерений.

— Замечательно! — воскликнул Кронин. — Это означает только, что мы на правильном пути, верно? Если бы противоречие сейчас не было бы сформулировано, мы вынуждены были бы вернуться к предыдущему шагу, тому, что обсуждали на прошлой неделе.

Ну, все. Народ завелся. Фил вышел на кухню и налил себе стакан холодной воды из-под крана. Выпил залпом, будто развел водку, осевшую в желудке тяжелым грузом. Хотелось немного побыть одному, и он молил Бога, чтобы Вера не отправилась следом выяснять, нужна ли ее женская помощь.

На кухне у Кронина горели две лампы дневного света, и предметы не отбрасывали теней — Филу очень здесь не нравилось, он редко сюда заходил, но сейчас в квартире не было другого места, где можно было бы уединиться.

Итак, кто из них солгал?

Николай Евгеньевич? Он мог не спать и не поднять трубку. Конечно, он был слишком напряжен в тот момент, если произносил вербальную формулу и представлял направление энергетического потока, а потом, после того, как совершил задуманное, приходил в себя — естественно, он мог не слышать звонка… Если это сделал он.

Как насчет остальных? Миша названивал Кронину. Скорее всего, это действительно так — Вера утверждает, что набирала Мишин номер и слышала короткие гудки. Конечно, на самом деле он мог просто снять трубку с аппарата, чтобы ему никто не мешал… Нет, это рискованно. Он не мог знать заранее, поднимет ли трубку Николай Евгеньевич. Кронин мог сказать: «Миша, ты мне не звонил, телефон молчал все это время». Значит, Миша сказал правду?

Допустим. Это наиболее уязвимые моменты, потому что в алиби двух других — Эдика и Веры — сомневаться не приходилось: не дозвонившись до Миши, Вера связалась с Эдиком и о чем-то с ним говорила. Неважно о чем, факт, что разговор имел место, и следовательно, сосредоточиться на чем-то другом у Веры не было возможности.

Получается, что наиболее уязвимые алиби у Миши и Николая Евгеньевича. У Миши в меньшей степени, у Кронина — в большей. И возможности… Кронин — не только самый старший, но и самый умный. У него мощный интеллект, висталогию он не просто знает, наука эта сидит в его печенке, сердце и других частях тела, он думает, как вистолог, так же естественно, как дышит, он живет висталогией, особенно сейчас, когда не стало Гарика и Клары.

Если кто из них и мог самостоятельно дойти до умения пользоваться общим законом сохранения, то это, конечно, Кронин, тут у Фила не было сомнений.

А мотив? Лизу Кронин любил, как дочь, время от времени говорил: «Эх, Елизавета Олеговна, был бы жив мой Гарик, какая бы вы были замечательная пара». Фила при этих словах бросало в жар, хотя никакого отношения к реальности они иметь не могли, а Лиза тихо улыбалась и говорила: «Николай Евгеньевич, пожалуйста…» И Кронин брал себя в руки.

Фил налил еще один стакан, но пить простую воду не хотелось, и он полез в верхний шкафчик, где лежала пачка сахарного песка. Дурацкая, конечно, привычка — пить подслащенную воду, но так он привык с детства, привычки появляются как бы сами по себе, а потом от них не избавишься. И не нужно избавляться, если они никому не мешают.

За чайной ложечкой он полез в ящик, вытащил одну и, размешав сахар в стакане, начал пить мелкими глотками — почему-то этот процесс его успокаивал и позволял мыслям сосредоточиться.

Закрывая ящик, Фил подумал, что… О чем же он подумал? Мысль была такой короткой, что он даже кончика ее ухватить не успел. И не надо, значит. Было бы что-то стоящее, непременно осталось бы в памяти, уж он себя знал.

Вера заглянула в дверь.

— Мы закончили на сегодня, — сказала она. — Осталось решить один вопрос, и нужно твое присутствие.

— Филипп Викторович, — сказал Кронин, когда они с Верой вернулись в гостиную, — мы тут подумали, что в связи со сложившимися обстоятельствами надо составить отчет для нашего друга Гущина. Не знаю, как считаете вы, но остальные согласны с тем, что мы и впятером в состоянии эффективно продвигаться в решении проблемы. Если куратор пришлет нам нового человека, это лишь разболтает уже сработавшийся механизм, а идея о том, что шестой человек нам необходим, была Гущиным уже высказана в беседе со мной.