Николай Симонов - Сидоровы Центурии
Товарищ гипнотизер обрадовался и стал входить в раж:
— Приятное тепло разливается по всему вашему телу. Три… четыре… Вы слышите приятную музыку, в голове появляется легкий туман. Он все нарастает, все усиливается. Музыка звучит, дремота усиливается… Пять… шесть… Все тише, все темнее становится вокруг вас. Музыка действует на вас успокаивающим, усыпляющим образом. Семь… Вы засыпаете, засыпаете все глубже… Восемь… девять…
При счете "девять" в позе "студент с недосыпа" задремали сразу шестеро. Даже Аркадий Моисеевич почувствовал некоторую сонливость, но потом подергал себя за нос и кашлянул, чтобы обратить на себя внимание коллеги Мерцалова, который сидел впереди него. Сергей Сергеевич повернулся к нему и подмигнул. Товарищ гипнотизер заговорил еще громче и стал делать пассы, обращаясь за помощью к Космосу:
— Непреодолимая сонливость охватывает вас. Десять… Забывайтесь! Засыпайте все глубже! Еще глубже! Приятным, глубоким, спокойным, лечебным сном! Одиннадцать… Вы слышите только мою музыку. Спите крепко, крепко… Спите… Спите… Спите.
С последним "спите" "товарищ гипнотизер", пошатываясь от усталости, сел на стул, вытер носовым платком вспотевшее лицо, закрыл глаза и заклевал носом. Сергей Сергеевич обернулся и знаком показал коллеге Фишману, чтобы он выключил диктофон. Аркадий Моисеевич все понял, но кнопку заело, и диктофон проработал еще, наверное, две минуты. Этого времени хватило на то, чтобы заснули остальные участники семинара, включая Александра Васильевича Волкова.
Сергей Сергеевич помог товарищу гипнотизеру принять удобное для сна положение, а Аркадий Моисеевич открыл окно, и впустил в кабинет свежий морозный воздух. Затем они вышли в коридор, чтобы посоветоваться. По личному опыту они знали, что из состояния гипноза лучше выходить без произвольного вмешательства, но среди участников эксперимента находился гипнотизер, настоящий или декоративный, значения не имело. И его требовалось разбудить прежде, чем придут в себя другие, побывав неизвестно где и набравшись неизвестно какой информации.
Аркадий Моисеевич рванул на свою кафедру, где, он точно знал в каком месте, находятся аптечка. Из всех пузырьков он выбрал нашатырный спирт и поспешил назад, прихватив с собой также графин с водой и стакан. Пока он отсутствовал, очнулся профессор Т., достал из кармана свои старинные серебряные часы на цепочке, и, взглянув на них, громко выругался:
— Черт, у меня же лекция в 12.30 в 705-й аудитории, — и поспешил к выходу.
Сергей Сергеевич удивился:
— Какие могут быть занятия, если сессия закончилась, и у студентов начались каникулы?
Он догнал профессора Т. и объяснил ему, что он, наверное, что-то путает.
— Разве сегодня не 23 декабря? — удивился профессор Т., а потом как-то сразу сник и стал жаловаться на старость, которая во всех отношениях — не радость. Сергей Сергеевич с сочувствием его выслушал и посоветовал взять в профкоме путевку в санаторий, чтобы пару недель отдохнуть на свежем воздухе и в окружении природы. Он даже проводил его до лифта, убедившись в том, что коллега Фишман вернулся учебный кабинет и загипнотизированные находятся под присмотром.
Пока Сергей Сергеевич общался с профессором Т., Аркадий Моисеевич привел в чувство товарища гипнотизера, правда, главным образом, посредством теребления его ушей, так как нашатырь на него совершенно не действовал. Очнувшись, Александр Васильевич Волков окинул Фишмана мутным взором и вместо благодарности зашипел:
— А, вот, с тобой, еврейчик, мы разделаемся по-особому! Так, что даже имя свое забудешь!
Осознав же, что сказал совершенно невразумительное, да еще с угрозой, "товарищ гипнотизер" поспешил поскорее убраться из кабинета, словно его предыдущая деятельность не имела к нему ровно никакого отношения. В коридоре он нос к носу столкнулся с Сергеем Сергеевичем, испуганно на него посмотрел, втянул голову в плечи и побежал по пустынному коридору в направлении, противоположном выходу.
Сергей Сергеевич удивился и поспешил в учебный кабинет. Там он увидел погруженных в гипнотический сон участников семинара и мечущегося от одного спящего к другому коллегу Фишмана с пузырьком нашатырного спирта. Сергею Сергеевичу не оставалось ничего другого, как принимать огонь на себя. Он трижды хлопнул в ладоши, а потом громко произнес:
— Товарищи ученые, доценты с кандидатами! Сеанс окончен! Просыпайтесь! — и товарищи ученые стали приходить в себя: протирали глаза, зевали, всхлипывали, смущенно улыбались и непременно поглядывали на свои часы.
Очень хорошо, наверное, что большинство из них, поддавшись уговорам "товарища гипнотизера" увидели себя в голодном, но все равно, счастливом, послевоенном детстве, да так отчетливо, что сразу стали делиться друг с другом своими впечатлениями:
— А мне приснилось, что я в школу пошел в первый класс!
— А я в ночное в первый раз с отцом и старшим братом ходил. Красота!
— А мне приснилось, как отец и мать в детский дом приехали и меня оттуда забрали…
Но не все выражали восторг и желание поблагодарить "товарища гипнотизера" за нечаянно доставленную им радость. Как впоследствии выяснилось, кое-кого занесло в такие исторические времена и в такие стрессовые ситуации, про которые лучше не вспоминать.
Например, товарищ Ефремов — бывший однокурсник и старинный приятель Сергея Сергеевича — оказался свидетелем боярской казни в июле 1565 года, когда в один день на Красной площади опричники царя Ивана IV замучили, по одним сведениям, сто двадцать, а по другим — более двухсот потомков древних княжеских и боярских родов. Не пожалели они и его — доброго и послушного 15-летнего отрока, перед этим на его глазах обезглавив его отца — знаменитого воеводу, который верой и правдой служил царю и отечеству. Едва придя в себя, тов. Ефремов — суровый, богатырского телосложения мужчина, — беззвучно заплакал, вспоминая пережитый им страх и ужас, когда вокруг его шеи захлестнулась пеньковая веревка, а потом оборвалась, и он упал на помост виселицы, сломав обе ноги. Но даже после этого его не пощадили, а по приказу распоряжавшегося его казнью царевича Ивана, в свите которого он недавно состоял, поволокли к огромному чану с кипящей водой…
Совсем не радостные воспоминания о детстве пережил докторант Федоров. Его исторический двойник зашиб как-то по глупости камешком ногу борзой собаки из барской своры. Барин заметил это, и его дворовые холопы были принуждены назвать виновника. На следующий день барин назначил охоту. Привели на место охоты и его, раздели и велели бежать, а вслед за ним со всех свор пустили вдогонку собак, значит, травить его. Только борзые добегут до него, понюхают и не трогают… Подоспела мать, леском обежала и ухватила его в охапку. Ее оттащили в деревню и опять пустили собак. Он остался жив, а матушка его помешалась, и на третий день умерла.
